Почему он такой несчастный, что обычной жизни с ее трудом и занятиями ему мало?
Пальцами правой руки он стискивал в кармане записку отца, которую нашел в сахароварне. В памяти всплывали слова: ««Встану и пойду к отцу моему» 1. Видит бог, он бы рад вернуться домой! Отец написал ему: «Ты стремишься переложить на англичан вину за
1 Езангелие от Луки, 15: 18.
все, что тебе не нравится,— это нелепо. Никто не вредит тебе, кроме тебя самого. Если бы кто-нибудь из англичан услышал твои речи, они решили бы, что ты сошел с ума. Вернись домой, и мы поговорим. Тебе всего двадцать один год, и в твоем возрасте многое кажется более значительным, чем...»
Сидя в темноте, Мариус крепко сжал губы. Легко валить все на его молодость, легко говорить, что англичане не сделали ему зла. Последние три месяца они травят его, как преступника, только потому, что он знать не желает их империализма.
Обычно Мариус не вдавался в размышления. Но в этот вечер он был настроен необычно. Летнее тепло и ночной, наполненный вибрирующими звуками воздух навевали на него покой. Мариус спрашивал себя, действительно ли он ненавидит англичан и если да, то почему? Подозрительный от природы, он вдруг усомнился в самом себе. Перед глазами его возникло лицо Кэтлин. Неужели он мог невзлюбить англичан из-за одной женщины? Нет, их он всегда ненавидел.
Мариус поднялся и, засунув руки в карманы, опустив голову, медленно зашагал между блестящими под луной стволами кленов. Ему казалось, что если он не найдет ответа, в душе у него станет пусто, как в разбитой бутылке, все лишится смысла, если он так и не поймет себя сам. Ему снова вспомнилась записка отца: «Тебе всего двадцать один год», а может быть, Мариус потому и способен видеть правду, что не успел еще ничем поступиться. Англичане унижают его... вот в чем отгадка. Они унижают его самим своим существованием. Великим и сильным можно стать, только если велик и силен твой народ. Но что может сделать его народ, если англичане не дают ему вздохнуть! Что могут французы, одни против целого континента? Только рожать детей и надеяться.
Он опять вернулся к бревну, сел, выбил трубку и снова набил ее табаком. Отец любит говорить, что среди простых квебекских фермеров нет националистов, что фермеры Квебека — самые мирные, самые порядочные земледельцы в мире. Но Мариус ведь не рядовой фермер. Пусть невежественные люди не замечают истину, он-то ее видит. А истина в том, что при англичанах никто из франко-канадцев не может выдвинуться. Надо во всем подражать англичанам, иначе они и не посмотрят в твою сторону. Надо делать все, как делают они. Если не будешь походить на них, они, не задумываясь, причислят тебя ко второму сорту. Если не хочешь того, что хотят они, тебя назовут отсталым. И американцы такие же. Англичане к тому же только и смотрят, как бы прибрать к рукам все, что им нравится. Они захватили все крупные предприятия. В их руках армия, железные дороги, банки — все принадлежит им! Значит, таким, как Мариус, остаются только церковь, медицина, юриспруденция. Отец Арно в семинарии сказал, что Мариус не сможет стать хорошим священником, слишком он тщеславен. Мариус сжал зубы. Ничего, отец Арно еще увидит... Ну а сейчас остается одно, придется идти в юристы, ведь он сам знает, что врач из него не выйдет, он слишком нетерпелив. Хотя, правда, юристов в Квебеке пруд пруди! "
Мариус снова вытряхнул трубку и долго смотрел вниз, потом вернулся в сахароварню. Ноздри щекотал аромат сухих бревен и застарелый запах дыма. На полу светился лунный квадрат, перечеркнутый крест-накрест тенью от рамы в единственном окошке. Мариус зажег свечу, снял башмаки, пиджак и со вздохом забрался в спальный мешок. Набрав воздуху так, что раздулись щеки, он дунул на свечу. Язычок пламени заколебался, он дунул еще раз, и свеча погасла.
Мариус спал, когда английский сержант и француз в штатском осветили его электрическими фонариками. Он попытался вскочить и спрятаться в темноту. Один фонарик погас, но другой, словно внимательный глаз, метнулся за ним; Мариус запутался ногами в спальном мешке и понял, что все пропало. Он высунулся из мешка и, полулежа, оперся на локти.
Голос из темноты проговорил по-английски:
— Так и есть, он самый!
Мариус втянул в себя воздух и снова попробовал убрать голову в тень. Фонарь слепил его, он ничего не видел. Луч двинулся за ним, и Мариус прикрыл глаза рукой.
Голос скомандовал:
— Вставай!
Пришлось подчиниться. Мариус вылез из мешка, молча поднялся, сел на скамейку и надел башмаки. В полосе света появилась рука, протягивающая ему пиджак: — И пиджак забери! Пригодится! Тебя ждет небольшая прогулка.
Мариус взял пиджак. Наконец луч фонаря немного отклонился в сторону, и когда расширенные зрачки юноши привыкли к полутьме, он различил силуэты двух мужчин. Тот, что был в форме, казался большим и крутым на расправу. Он-то и светил на Мариуса. Сейчас этот человек прислонился к двери и поигрывал фонариком, так что луч света медленно плясал по стенам.
Мариус выпрямился и надел шляпу.
— Сколько времени?— спросил он.
Никто не ответил. Мариус оглянулся и увидел Ла-беля, который стоял в квадрате лунного света, падающего из окошка.
— Не вздумай дурить, и тебя не тронут,— сказал Лабель по-французски.
Мариус смотрел на него во все глаза. Вот оно, последнее унижение. Один из арестовавших его — француз! Когда Мариус поравнялся с дверью, сержант схватил его за руку, и не успел Мариус сообразить, что происходит, как на его запястье защелкнулись наручники.
— Будь, ты проклят, негодяй,— выругался Мариус.
Он рванулся ударить сержанта, но их руки поднялись вместе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162