Среди цветущих клумб резвился ребенок.
Азиз чувствовал себя как выздоровевший после долгой болезни человек, сумев выбраться оттуда, где люди существовали, забытые всеми, отгороженные высокими стенами, погребенные заживо. Теперь его обуревала неукротимая жажда жизни. Первые дни в больнице он занимался только тем, что наводил порядок в своей комнате. Потом написал домой длинный список вещей, которые могли ему понадобиться, испытывая подспудное чувство вины перед теми, кто остался там, в тюрьме. Поэтому он ограничился самым необходимым, продиктованным ему аскетизмом, воспитанным за долгие годы лишений.
Он застелил свою кровать белоснежной простыней, покрыл круглый стол расписной скатертью, на подоконник поставил вазу с цветами, которые сестра-хозяйка чуть ли не каждое утро, сияя улыбкой, приносила ему. Возле постели поставил радиоприемник: коричневая деревянная коробка с красным писком, по которому двигалась стрелка, и зеленым глазком, который уютно светился в ночи. Через этот небольшой ящичек весь мир входил в его комнату.
На стеклянной полочке над раковиной расположились его мелочи: новая зубная щетка, пластмассовая мыльница, тюбик крема для бритья с лавандовым ароматом, бритвенный прибор, красная расческа, флакон одеколона, отражавшийся в зеркале.
Он сбросил с себя сшитую специально для такого случая тюремную униформу. Эта темно-синяя одежда вызывала в нем раздражение своей неуместностью в этой обстановке. Даже больничные халаты из грубой ткани выглядели для него более привлекательно. Хотелось избавиться от всего, что напоминало тюрьму. В первый же день он принял горячий душ, несколько раз намыливался и тер, тер себя грубой мочалкой, смывая невидимую грязь, налипшую на кожу, воображаемый специфический запах, который казался ему запахом звериной клетки в зоопарке. Надел пижаму и вышел, вдыхая свежий воздух и чувствуя себя заново рожденным.
С тех пор как он оказался в больнице, его не покидала бессонница. Все ночи напролет, сидя в кресле или лежа на постели, он крутил диск приемника, совершая бесконечное путешествие по разным странам, делая открытия, стараясь ничего не упустить, и так до самого рассвета. Границы маленькой комнаты раздвигались, вмещая весь мир. Волны приемника доносили до него эхо важнейших событий, даря ему ощущение полной, почти безграничной свободы. Часы пролетали незаметно, и он не чувствовал ни малейшей усталости или скуки. Спустя несколько дней его пребывания в больнице диктор каирского радио объявил итоги выборов. Партия Вафд одержала бесспорную победу, и это означало грядущие перемены. Страна поднималась на борьбу против реакции. В тишине ночи пробили куранты, напомнив ему о его комнате дома, о его книгах и волнениях юности.
Только одно напоминало о тюрьме: офицер и двое полицейских, которые, сменяя друг друга на посту, вечно торчали под окном и не спускали глаз с Азиза.
Вначале их постоянное присутствие омрачало радость освобождения, но со временем он привык и заставил себя не замечать их неусыпного надзора.
Умм Саад пришла в больницу на второй день. Она вошла в его комнату, неся корзину с едой в одной руке и радиоприемник — в другой. Он обернулся и в следующее мгновение очутился в ее крепких объятиях, ощутил ее теплые слезы на щеке. Он стоял, глядя на ее темное лицо, крепкую фигуру, натруженные руки, привыкшие таскать тяжести, месить тесто, стирать одежду, мыть полы.
— Господин Азиз... — Слезы мешали ей говорить.
— Садись, Умм Саад, устраивайся поудобнее.
Он сел рядом с ней, разглядывая эту простую деревенскую женщину, ее добрые глаза, лучики морщин, идущие от глаз, проседь в волосах, прикрытых платком, татуировку на правой руке.
— Ну как ты и твои детишки?
— У них все хорошо. Шлют вам привет.
Он снова почувствовал радость, вспомнив, что когда-то сделал ей операцию, избавившую ее от бесплодия. Значит, было и его участие в том, что у нее появились дети. Эта неграмотная женщина работала, не щадя себя, чтобы обеспечить своим детям возможность получить хорошее образование.
— А дом стал совсем другим с тех пор, как вы покинули нас, господин Азиз, — сказала она. — Мы иногда сидим вечерами с вашей матушкой и все о вас говорим. Вспомним времена, когда вы были с нами, да и всплакнем.
— Не надо плакать, Умм Саад. У меня все в порядке, как видишь. Даст бог, скоро вернусь домой.
— А я все время молюсь аллаху за вас.
Она поднялась и, подойдя к столу, открыла корзинку.
— Я вам сейчас сама все приготовлю.
Извлекла спиртовую горелку и поставила на стол. Потом расставила пиалы с едой. И только собралась зажечь спиртовку, как вдруг раздался голос офицера: — Что ты там делаешь, женщина?
— Еду готовлю.
— Это запрещено. И так уж тебе позволили принести еду. Пора уходить.
Она застыла в нерешительности, переводя взгляд с офицера на Азиза. Азиз сказал:
— Ладно уж, иди тогда, Умм Саад. Передай моим, что я жду их.
Она вздохнула и спросила:
— Есть что постирать?
Он передал ей узелок, лежавший в белом шкафу.
— Вот возьми. И передай матери, чтобы навестила меня. В следующий раз принеси с собой нарды. Счастливо тебе.
Она бросила сердитый взгляд на офицера и вышла из комнаты, что-то бормоча себе под нос. Офицер осмотрел комнату и неторопливо вышел на балкон. Азиз некоторое время стоял, решая, что предпринять. Потом подошел к столу и зажег спиртовку.
В течение суток его охрана сменялась трижды. К нему приставили трех офицеров, которые, следя за каждым его движением, в разговоры с ним не вступали и ограничивались двумя словами: "здравствуйте" и "до свидания". Очевидно, их так проинструктировали, и они не решались нарушить приказ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128