— Я тоже хочу быть в авангарде.
— В каком?
— На передовой линии медицины.
— М-да... весьма ограниченные амбиции.
— Ограниченные?! Да ты что, считаешь, что легко стать целителем в полном смысле этого слова? Не ремесленником, а настоящим врачом!
— Я вижу, с тобой бесполезно спорить. Твои устремления сиюминутны и эгоистичны, а мои обращены в будущее.
— Короче, чего ты от меня хочешь?
— Я хочу просто свести тебя с некоторыми из моих друзей и дать тебе кое-какие книги, которые, считаю, ты должен прочесть.
— У меня со временем туговато. Но читать я люблю.
— Тогда договорились. Когда вернешься в Каир, я дам тебе книги.
Азиз задумался. Пока они говорили, Бадави подошел и остановился поблизости, выжидающе глядя на них.
— Тебе что-нибудь нужно, Бадави?
— У моей дочки понос, доктор. Не дадите какое-нибудь лекарство?
— Пришли ко мне Самира днем. У меня есть для нее хорошее средство. На коробочке напишу, как принимать. У вас кто-нибудь умеет читать?
— Да, доктор. Сынок моей сестры в школу ходит, он прочтет. Азиз поднялся и протянул ему пять пиастров.
— Не надо, бей.
— Ладно, ладно, возьми, Бадави. Спасибо...
Они медленно шли длинной извилистой дорогой, которая вела к дому. Вначале она была совсем узкой, протискивалась между плетней по обеим сторонам, извиваясь узкой полосой через апельсиновый сад, и больше чем двум пешеходам было не разойтись. Потом стала пошире, огибая мельницу. На площадке перед мельницей сидела группа женщин в черных покрывалах, которые громко разговаривали между собой, перекрывая грохот мельничного жернова. Возле них стояли большие корзины с зерном. Дальше дорога шла мимо водяного насоса. Вокруг него суетились дети, они наливали в жестянки и глиняные плошки воду и подбрасывали их вверх с веселым смехом. Из-под длинных пестрых платьев девочек мелькали голые пятки. Когда два молодых человека проходили мимо них, они смутились и притихли.
Друзья шли молча, погруженные в размышления о состоявшемся между ними разговоре и не замечая ничего вокруг, пока не очутились на главной улице деревни. Ряды глиняных хижин и заборов, смыкавшихся один с другим, раскрытые двери, ведущие куда-то вниз, в темень пещер. Кое-где кучи навоза. Деревенские детишки запускали, сидя на корточках, руки в ЭТИ кучи, копались в них в поисках чего-то, лепили шарики из навоза. Время от времени они вскакивали и начинали носиться взад-вперед, сопровождаемые черными роями мух. Запахом хозяйственного мыла и пищевых отходов несло от застойных луж у дверей домов, куда хозяйки сливали помои. Куры неуклюже шарахались из-под ног прохожих. С глупым самодовольством чинно шествовали утки. Несчастные запаршивевшие собаки то лаяли с преувеличенной яростью, то умоляюще смотрели на прохожих. Возле некоторых домов сидели старухи. Их плотно сжатые рты были похожи на кошельки, в которых уже давно пусто. Маленькие хитрые глазки часто моргали, пытаясь ничего не упустить. Встречные мужчины поднимали руки в приветственном жесте:
— Мир вам, милость аллаха и его благословение.
Азиз, шагая по знакомой улице мимо людей, животных, внимательно наблюдал за всем, что происходило вокруг него, как зритель и как исследователь, фиксируя малейшие детали — как непрерывно работающий киносъемочный аппарат с его лишенным эмоций объективом. Он смотрел на бледные, сморщенные лица с тем же выражением, с каким осматривал внутренности трупа в анатомичке. Непривлекательность окружающего мира вызывала в нем лишь отвращение. Когда приятели подошли к большим воротам, запертым на массивный засов, Азиз вздохнул с облегчением. Постучал кулаком и крикнул:
— Откройте, дядя Абдалла!
Ворота отворились со скрипом, и перед ними предстал седовласый старик. Он был одет в рваную галабею, подпоясанную обрывком джутовой веревки, голову покрывал грязный тюрбан.
За воротами начиналась длинная дорожка, вдоль которой тянулась низкая ограда из кизяков и кольев, обвитых плющом. За оградой виднелось небольшое поле кормовой травы. Ветер пробегал по нему зелеными волнами и застревал в ветвях деревьев дикого инжира. Стволы их были похожи на мускулистые кряжи, прочно стоящие на этой испокон веков принадлежащей им земле.
Азиз и Хусейн медленно шли по дорожке, иногда останавливаясь, чтобы сорвать цветок жасмина. Так они добрели до фруктового сада, где находилось небольшое одноэтажное строение, которое местные жители называли "домиком для отдыха". Все его комнаты выходили окнами во внутренний дворик, в котором стояла длинная деревянная скамья-мастаба с разбросанными по ней овечьими шкурами и продолговатыми подушками. Двор освещался подвешенными на металлических цепях фонариками. Кроме гостевого двора, был еще один маленький дворик, предназначенный для служебных помещений. Здесь в кладовках хранили зерно, продукты, лишнюю мебель. Один из сарайчиков был отведен для брички и необходимой упряжи: украшенных орнаментом седел, уздечек, войлочных попон. С этого маленького дворика можно было пройти к конюшням, скотному двору и курятнику.
Юноши уселись на небольшую мастабу, сложенную из кирпичей. Место было уединенным, и едва ли кто-нибудь мог их потревожить, особенно в час полуденной молитвы. Азиз кликнул старого Абдаллу и попросил принести книги из комнаты, в которой они спали. Старик принес стопку толстых книг, осторожно положил их на скамью рядом с ними, а сам пошел готовить чай.
Последние два года Азиз регулярно приезжал в родную деревню — с тех пор, как у его бабушки обнаружили злокачественную опухоль. Эта старая женщина, чье иссохшее, согбенное тело терялось в складках абайи — просторном черном одеянии, — обладала неукротимой силой духа и необыкновенной добротой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128