Несмотря на преклонный возраст и изнуряющую болезнь, бабушка оставалась неоспоримой главой семьи, насчитывающей пять мужчин, управлять которыми, как всем известно, было делом нелегким. Когда она отдавала какое-нибудь приказание, оно исполнялось беспрекословно. Когда просила выслушать ее, все превращались в слух и внимание. Никто не осмеливался не последовать советам бабушки. Даже дядя Ом-ран, известный своим задиристым характером, в ее присутствии становился сдержаннее и тактичнее. А ведь вся деревня побаивалась его вспыльчивого нрава, особенно богатые землевладельцы, когда он вступался за бедняков.
Бабушка особенно любила часы, когда вся семья собиралась за длинным обеденным столом и она сидела на самом почетном месте в окружении пятерых сыновей, трех дочерей и множества внуков и внучек, слушая с ласковой полуулыбкой разговоры за столом. Когда трапеза заканчивалась, она выходила из-за стола и садилась на высокую белую софу, поджав под себя ноги, прикрытые длинным черным платьем. Азиз иногда подсаживался к ней и совал ей в ладонь разные сладости — инжир, миндаль, арахис.
Он пользовался ее особым расположением как внук-первенец. Бывало, он по пятам за ней ходил с самого утра. Вставала она с первыми петухами и начинала свой день с утренней молитвы у себя в спальне. Потом медленно спускалась по разбитым каменным ступеням, опираясь на ветхие перила, на нижний итаж. Тут Азиз и поджидал ее. Они вдвоем пересекали большой двор и шли к хлеву, где наблюдали, как доили черных буйволиц и пегих коров. Молоко, белыми струйками падая в глиняные горшки, пузырилось, лилось через край. Прежде чем идти даль-ню, бабушка брала горшок с теплым молоком слегка дрожащей рукой и давала ему попить.
От хлева они шли к пекарне, занимавшей три помещения.
Красное пламя вырывалось из жерла печи, когда готовые лепешки выезжали на противне наружу. А за ними наступала очередь булочек, замешанных на молоке и масле, сладостей, выпекаемых с медом и кунжутом. Убедившись, что в пекарне дела идут нормально, они направлялись в сад. Двигались медленно по тропинке среди деревьев, усыпанных апельсинами, мандаринами, беловато-желтыми гуавами, красными гранатами и манго. Проходили через виноградник, украшенный медово-желтыми и красноватыми гроздьями. Когда Азиз запрокидывал голову, он видел отблески лучей восходящего солнца, заблудившихся в кронах пальм.
Между бабушкой и внуком установилось безмолвное взаимопонимание. Они редко разговаривали во время таких обходов. Им нравилось быть вместе. Он уважал ее силу характера и прямолинейность, ее необыкновенное трудолюбие. Но больше всего его привлекала ее способность щедро одаривать всех окружающих своей добротой и любовью. И, шагая рядом с этой хрупкой, прожившей долгую жизнь женщиной в черном одеянии, пользующейся всеобщим уважением, он испытывал чувство гордости за то, что он ее любимый внук.
Кроме бабушки, он ни с кем не был так близок. Другие члены семьи, как и сотни крестьян, ютившиеся в глинобитных хижинах и бродившие вокруг их поместья, были ему безразличны. Лишь изредка с ленивым любопытством он наблюдал, как они орудовали мотыгами, вскидывая их высоко над головой и с размаху вгрызаясь ими в землю, как купались в речушке в знойный полдень, как усталые возвращались с полей со своими верными помощниками — буйволами и ослами. А вечерами они сидели на глиняных мастабах возле открытых дверей своих хижин. Но он смотрел на них взглядом стороннего наблюдателя, как на отвлеченные картинки, не занимавшие его мыслей. Единственное, что от него требовалось, — это отвечать на приветствия феллахов, если случалось с ними встретиться. Они почтительно кланялись ему — наследнику богатой семьи, занимающей огромный дом у ручья с множеством слуг, владеющей обширными угодьями, фруктовым садом, погребами и складами, которые ломятся от добра, хлевами и конюшнями.
...Именно чувство одиночества побудило его пригласить Хусейна провести каникулы в деревне. Они совершали длинные прогулки вдоль высокого берега реки до того места, где она разливалась широко между Багорией и Кафр Нуссейром. Наблюдали, как заходит солнце в море золотого огня за далеким горизонтом. Иногда вели неторопливую беседу, сидя вокруг большого бронзового подноса на подставке и макая лепешки в бесчисленные тарелочки с разными закусками. Вместе просиживали над толстыми книгами на английском языке, переворачивая глянцевые страницы, пытаясь запомнить цветные схемы-иллюстрации, изображавшие детали человеческого организма, постигая его тайны.
Азиз взял одну книгу из стопки, принесенной дядей Аб-даллой, рассеянно полистал, но мысли его были заняты совсем другим. Обычно он легко переключался на занятия, но сегодня дело явно не клеилось. Прищурив глаза, глянул на Хусейна. Молчаливый по натуре, Азиз с трудом подыскивал слова, когда приходилось высказаться, предпочитал слушать и наблюдать. Это, видимо, и помогло ему развить наблюдательность. А лицо человека, сидящего напротив него, поистине было достойным объектом для изучения.
Азиз не мог забыть тот день, когда Хусейн так неожиданно вошел в его жизнь. Он стоял в анатомичке один перед группой студентов, в глазах которых читал ярость и ненависть. Потом протискивался сквозь плотную толпу, охваченный чувством растерянности и отверженности. Но в этой толпе нашелся человек, который протянул ему руку помощи и поговорил с ним по-дружески...
Глубоко посаженные глаза под выпуклым лбом быстро пробегали текст страницы. Черты лица тонкие, почти точеные: короткий прямой нос с нервными ноздрями, полные губы, светлая полоска усов, слегка выпирающие скулы, покрытые пушком, карие глаза, густые, зачесанные назад волосы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128