сердцебиение, дыхание, урчание в животе, хруст суставов. Все это он слышал.
Со временем его уши обрели такую чувствительность, что весь его мир превратился в скопище звуков. А в голове шла напряженная работа —он пытался представить себе, что произошло по ту сторону стены. Не заболел ли Махмуд? Жив ли вообще? Или его перевели в другое место, где могли подвергнуть пыткам? Махмуд. Мой дорогой человек. Что с тобой случилось? Почему не отвечаешь?
Три дня и три ночи он стучал в стену, прислушивался и ждал. На третью ночь, когда магический и страшный в своей таинственности лунный свет проник в его камеру, он вдруг понял, что никогда больше не увидит Махмуда.
... Рано утром, открыв глаза, он увидел солнечный луч, который падал через оконце на стол. Золотистые пылинки медленно перемещались внутри светового столба, зависали, словно какие-то невидимые силы действовали на них одновременно со всех сторон. Он обвел глазами комнату. Взгляд уперся в стену, отделявшую его от соседней камеры. Рука машинально потянулась в попытке возобновить диалог, оборвавшийся четыре дня и три ночи тому назад. Он заметил на стене следы бесконечных ударов костяшками пальцев — созвездие маленьких темных точек. Рука остановилась на полпути, словно перехваченная незримой силой. Вереница образов мелькнула перед глазами, беспорядочная, как фильм, части которого перепутаны. События прошлого... Он поморщился, словно от боли, пытаясь собрать но едино разрозненные мысли.
Постепенно все возвратилось на свои места —он вновь оорел ощущение времени и места, вырвался из забытья, в котором прожил долгие часы. Странное состояние, когда мир иллюзий отделяет от реального мира всего лишь тончайшая, почти неосязаемая нить. Он переступал через нее то в ту, то в другую сторону, и делалось это с необычайной легкостью. В отдельные
моменты трудно было понять, на какой стороне он находится. Но теперь он по крайней мере знал, что человек за стеной не Махмуд — продавец велосипедов, а кто-то другой, которого звали Сайед. Знал он и то, что камера, в которой он оказался, и зеленая дверь были тоже не те, что много лет назад. Хотя выглядело все очень похоже, и из-за этого сходства порою прошлое путалось с настоящим.
Он вспомнил, что больше никогда не видел Махмуда с той памятной ночи, когда стал свидетелем борьбы человека добрейшей души против жестоких сил, старавшихся сломить его и раздавить. Ходили слухи, что Махмуд сбежал, но никто не знал куда. Другие говорили, что он умер от сердечного приступа в своей камере. Но больше было тех, кто утверждал, что он был забит и замучен до смерти. По тем или иным причинам Азиз не проявлял интереса ко всем этим версиям, объясняющим причины исчезновения Махмуда. Главное то, что Махмуд был мертв. Они покончили с ним потому, что, когда его подволокли к краю выгребной ямы, он не пожелал прыгнуть туда и барахтаться вместе с ними в дерьме.
Жизнь завершила свой круговорот. Началось повторение прошлого, хотя и не совсем так, как прежде. Теперь это был уже не Махмуд, а Хусейн. Та же история с двумя разными людьми. С совершенно разными. Махмуд, продавец велосипедов, был простым человеком, не ждавшим от жизни многого. Его маленький мирок был населен разноцветными велосипедами, которые носились стрелами по узким оживленным улицам. Что еще было в его жизни? Старуха мать, которая дома ждала его возвращения с работы. Друзья и соседи, с которыми он любил поболтать и посмеяться. Когда его мир расширился, охватив многие другие вещи, он с такой же простотой начал думать о проблемах тружеников, об их бедности и тяготах жизни, которые ему были хорошо знакомы. Чтобы представить себе все эти проблемы, он не нуждался ни в каких-то особых словах, ни в умных книгах. Не требовало это от него и особых размышлений. Потому что жизнь сама решила за него большинство вопросов, прояснила ему их суть, внедрила в его плоть и кровь, и он воспринимал их скорее сердцем, чем рассудком. Эта бесхитростная, инстинктивная способность сострадать была гораздо ближе к истине, чем столбцы отпечатанных слов или пространные речи ораторов. Ему и в голову не приходило, что он должен выполнить некую высокую миссию или сделаться знаменитым человеком. Внутреннее противоборство амбиций было ему чуждо, равно как чужд и неведом язык "прибылей и убытков". Он, как горящий в костре валежник, согревающий людей холодной зимней ночью, был топливом грядущих перемен. И когда на своем ярко-красном велосипеде он стал разъезжать по узким улочкам, развозя пакеты с листовками, это казалось ему вполне естественным, словно это занятие ничем не отличалось от безобидных прогулок вдоль набережных Александрии, которую он полюбил, как полюбил лазурное море, простых рыбаков, рабочих с их песнями, с бесхитростным юмором и открытой душой, как и у него самого.
Но когда его стиснули со всех сторон, полезли своими толстыми лапами в его душу, вселили в его сердце страх угрозами расправиться с его престарелой матерью, что-то в нем надорвалось. Некие тонкие, сложные и взаимосвязанные субстанции, которые двигали им, наделяли его способностью нести свое нелегкое бремя, противостоять напору жизненных невзгод, вдруг рассыпались разом, и он, в сущности взрослый ребенок, провалился в какую-то темную яму, трепеща от страха и боли. Он начал лить слезы по себе, по своей матери, по всему, что он бережно взлелеивал всю свою жизнь и теперь потерял навсегда. Горячие, искренние слезы. Ему ужасно хотелось не стать таким, каким он вот-вот должен был стать, не пасть окончательно, а выкарабкаться, выбраться, остаться самим собой, все тем же Махмудом — продавцом велосипедов, которого все любили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128