Шофер сунет монетку в руку полицейского, тот поднимет шлагбаум.
В Танту он вернется примерно в полночь и до рассвета будет печатать на портативной машинке, которую привез с собой из Каира. На следующий день — поездка на поезде в Шибшир, где его будет ждать брат Хильми. Эта деревушка находится всего в пяти километрах от Танты. Как-то Хильми рассказал ему, что феллахи деревни первыми организовали кооператив, в котором все было общим, хотя каждый из них сохранял право на свою собственность... Впрочем, сейчас не время думать об этом. Другие воспоминания роятся в памяти, другие мысли: он предвкушает предстоящую встречу. Соскочив с подножки вагона, он увидит спешащую к нему маленькую фигурку в белой галабее, выстиранной с синькой, которую деревенские добавляют к мыльной пене. Темное с желтизной лицо, зеленоватые улыбчивые глаза, маленький любопытный нос и рот, вопреки здравому смыслу смеющийся над всеми превратностями жизни. Мальчик по-взрослому пожмет ему руку и спросит:
— Листовки привез?
Азиз передаст ему пакет, завернутый в старые газеты, проводит взглядом убегающую фигурку. Проворно, как заяц, мальчуган пробежит через мостик, помчится по узкой тропе, ведущей к деревне. Вскоре возвратится запыхавшийся и с гордостью отчитается:
— Я все спрятал.
Они медленно шли среди грядок салата-латука и редиски. Бурая вода текла по узкому оросительному каналу, в ней отражалось заходящее солнце. Перекликались в небе птицы — их диалог никогда не менялся. Азиз каждый раз находил в нем что-то новое, будто слышал впервые.
— Как жизнь, Мустафа?
— Слава аллаху.
— Братец твой дома?
— В поле еще.
— А ты почему не с ним?
— Тебя вот встречаю.
— Я так рад, когда ты меня встречаешь, Мустафа. Маленькое лицо Мустафы озаряется улыбкой.
— Брат мне сказал: иди и подожди доктора. Ну, я и побежал прямо с поля.
— И в школу не пошел? -Нет.
— Почему?
Ответил не без гордости:
— Потому что я должен работать, чтобы помочь матери и сестрам.
— Ты же мне говорил, что хочешь выучиться читать.
— А меня брат учит, когда приходит с поля.
— И что же ты читаешь, Мустафа?
— Коран читаю.
— Почитаешь мне сегодня вечером.
— Ага! После ужина.
— А еще что-нибудь читаешь?
— Иногда -г- газеты. И еще листовки читаю, которые ты привозишь.
— Вот как? Ну и что же ты о них думаешь?
— Я-то сам не очень их понимаю, но мне брат все объясняет.
— И как, нравится?
— Ну да... когда брат объяснит.
— А что именно тебе там нравится?
Мальчик помолчал некоторое время, сосредоточенно нахмурил брови.
— Они про нашу жизнь рассказывают.
— Про твою тоже?
— Да. Про таких, как мой брат и наши феллахи.
— А ты уже знаешь о таких вещах?
— Я же работаю с ними. — В голосе легкая обида.
Азиз замолчал. Его сердце вдруг сжалось от грусти. На лице мальчика он заметил характерную желтизну, которую часто видел у пациентов из провинции.
— Там говорится про помещиков, которые забирают нашу землю и оставляют нас голодными. — Мальчик махнул рукой в сторону большого дома из красного кирпича. Вокруг него — высокая стена, из-за которой видны верхушки деревьев.
— Но там, Мустафа, говорится о том, что ты и сам знаешь.
— Вообще-то да. Но я все-таки начинаю глубже задумываться об этих вещах.
Азиз ничего не ответил.
— А братан говорит: кто не думает, тот вроде коровы, — продолжал Мустафа. — Ее доят каждый день и гоняют вокруг водяного колеса с закрытыми глазами, чтоб она не видела ничего.
— Ну ты-то, Мустафа, не такой?
Грудь мальчонки выпятилась. В голосе снова нотки гордости:
— Я не такой. Мы начинаем понимать.
— А что понимать, Мустафа?
— Что я понимаю? Мы должны кооперироваться.
— С кем же кооперироваться?
— Вот я больше, например, не ссорюсь с сестрами и с соседскими мальчишками.
— А еще что?
— Еще я понял, что земля должна быть у тех, кто на ней работает.
Оба замолчали. Шли по северной окраине деревни. Слева теснились глинобитные хижины. Стаи собак бегали кругами, добродушно потявкивая. Справа простирались зеленые рисовые поля, по которым вольно гулял вечерний низовик.
— Скажи мне, Мустафа... -Да?
— А ты не хочешь переехать в город?
— С кем?
— Со мной.
От неожиданности мальчик остановился.
— Я бы хотел, но...
— Но что?
— Не могу их сейчас оставить.
— Ты мог бы приезжать к ним, когда захочешь.
Лицо Мустафы сделалось серьезным, в голосе послышалась грусть: совсем один.
— Я тебя стану все время навещать.
— Нет, лучше ты меня здесь лечи.
— У тебя до сих пор кровь в моче?
— Кровь?
— Ну, моча у тебя все еще красная?
— Она всегда красная, что тут такого? У всех мальчишек она красная.
-У всех?!
— У всех в нашей деревне. Я сам вижу.
— Но это значит, что они все больные.
— Больные? А мама говорит, это признак хорошего здоровья. А если желтая моча — значит, мальчишка слабый.
Азиз почувствовал, как у него сжалось сердце от горечи и гнева. Самое скверное, что среди этих людей царит полнейшее невежество. Напрасный труд стараться что-либо изменить здесь. На кой черт было покидать город? Глупость и наивные иллюзии. Никакой пользы от всех его стараний. Сколько же воды утечет, прежде чем изменится образ их мышления?
Звонкий мальчишеский голос прервал его мрачные раздумья:
— Почитаешь мне сегодня вечером листовки?
— Да, Мустафа. Почитаю тебе, почитаю.
— А осмотришь меня?
— Конечно.
— Мама тебе приготовила сладостей и брынзу. Она говорит, что тебе понравится.
— Это верно. Больше всего люблю сладости и брынзу.
— А я принес с поля свежую редиску и салат.
Они подошли к маленькой глинобитной хижине. У входа сидела старая женщина. Она поздоровалась с Азизом, проводила его в тесную комнатушку, вся обстановка которой состояла из деревянного сундука, матраса на полу и керосиновой лампы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128