Бонку составил список и ушел. Ротон принес чай, табак и тоже спустился вниз. Мы остались вдвоем. Некоторое время Раджлакшми молча смотрела на меня, а потом вдруг сказала:
— Я хочу задать тебе один вопрос. Скажи мне, кто из них любит сильнее: Рохини или Обхойя?
Я засмеялся.
— Конечно, та, которая больше всего тебя занимает,— Обхойя.
Она тоже улыбнулась.
— Почему ты думаешь, что меня больше всего занимает она?
— Не важно почему, но разве это не так?
Она на мгновение задумалась, но потом решительно заметила:
— Нет, что ни говори, но Рохини любит сильнее. Только ради любви он и пошел на такую жизнь. Много ли пришлось пережить Обхойе по сравнению с ним?
Ее вопрос удивил меня.
— Ты что-то путаешь,—-возразил я.— Не ему, а ей пришлось страдать и идти на жертвы. К тому же не забывай той простой истины, что Рохини-бабу мужчина и, как бы он ни поступил, в глазах общества* он всегда окажется прав.
— Я ничего не путаю,— покачала головой Радж-лакшми,— и не забываю. А преимущества, на которые ты намекаешь, имеют значение лишь для низких и подлых людей, а не для таких, как Рохини-бабу. Ты имеешь в виду мужчин, для которых важно лишь удовлетворить свои вожделения? Которые бросают женщин, стоит им добиться своего, а сами считаются добропорядочными людьми и пользуются всеобщим уважением? Но разве все мужчины так поступают? Ты, например, способен на такое? А теперь подумай, каково в таком случае приходится порядочному человеку, который должен общаться с людьми, не может бежать от них, чтобы вести свою «недостойную» жизнь в уединении, забившись в щель? Ему придется выйти на битву с обществом и в одиночку, стиснув зубы, нести тяжелое бремя несправедливости и позора, да к тому же защищать от унижений и оскорблений враждебного общества свою возлюбленную, мать своих будущих детей. Разве это не муки? Но самым ужасным для него будет постоянная борьба с искушением сбросить с себя эту невыносимую ношу. Только великая любовь способна примирить его с таким положением, и если ее нет, то никакая женщина не заставит его пойти на это.
Никогда раньше не смотрел я на подобные вещи с такой точки зрения. Мне вспомнился скромный, молчаливый Рохини, чувство невыразимого отчаяния, застывшее на его лице после ухода Обхойи к мужу.
— Однако в письме ты восхищалась именно Об-хойей! — напомнил я ей.
— Я и теперь воздаю ей должное,— не смутилась она,— потому что верю: внутренний огонь очистил ее от всяческой скверны и порока. Иначе она оказалась бы самой обыкновенной, достойной презрения, бесчестной женщиной.
— Почему же бесчестной? — удивился я.
— И ты еще спрашиваешь почему! Да разве есть грех больший, чем уйти от мужа? Если бы она не несла в себе этого всеочищающего огня...
— Ну, насчет огня ты оставь,— перебил я ее.— Лучше вспомни о том, какое сокровище ее муж.
— Мужчины всегда несдержанны и всегда мучают своих жен. Это еще не причина для тех бежать из дому. Женщины должны терпеть, иначе вся жизнь рухнет.
«Вот она, рабская психология!» — подумал я, а вслух раздраженно заметил:
— Что это за огонь, о котором ты все говоришь? Она улыбнулась.
— Ты хочешь знать, что я называю огнем? — спросила она.— Два часа назад я получила от Обхойи письмо, в котором она обо всем написала. Так вот. Огнем я называю то чувство, которое позволило ей безо всяких колебаний впустить тебя в свой только что созданный счастливый дом, когда ты, подозревая, что заболел чумой, пришел к его порогу. Она сделала это не из корыстных расчетов, а из чувства долга. Это чувство и заставляет людей поступать, как нужно, преграждая путь отступлению или сомнениям. Такую внутреннюю силу человека я и называю огнем. Про огонь часто говорят «всепожирающий», потому что он все уничтожает. Так же и это чувство — захватывает человека целиком... Знаешь, что еще написала мне Обхойя? Она хочет сделать так, чтобы Рохини был счастлив, потому что считает: только счастливый человек может дать счастье другому, а несчастные люди не только сами несчастны, но и приносят несчастье другим. Разве не так?
Раджлакшми вздохнула и замолчала. Я тоже безмолвствовал, не в состоянии выразить словами охватившие меня чувства. Вдруг она подняла руку и начала ерошить мои жесткие волосы. Раньше такие порывы были ей несвойственны.
— Обхойя, наверное, хорошо образованна, поэтому у нее такая сила воли? — предположила она.
— Да, она действительно многое знает,— подтвердил я.
— В одном она только не признается,— заметила Раджлакшми,— что страстно хочет стать матерью. Каждая строчка ее письма проникнута этим желанием.
— Она хочет этого? — удивился я.— Но она никогда не говорила ничего подобного!
— А какая женщина не хочет? Только разве об этом говорят мужчинам? Чудак ты!
— Значит, ты тоже хочешь? — заключил я.
— Замолчи!—рассердилась Раджлакшми. Она вся вспыхнула и низко наклонилась над постелью, стараясь спрятать от меня свое лицо.
Алый отблеск лучей заходящего солнца, падавших в комнату через раскрытое окно, коснулся ее черных как смоль волос, разноцветными искрами вспыхнули ее серьги. Вскоре она овладела собой.
— Разве у меня нет детей, чтобы я мечтала о них? — вызывающе спросила она меня, выпрямившись.— Дочерей я уже выдала замуж, теперь женю сына — появятся внуки, а с ними и новые заботы. Чего мне не хватает?
Я промолчал, уклонившись от разговора на эту тему.
Вечером она сообщила мне, что до свадьбы Бонку остается еще дней десять, и предложила тем временем съездить в Бенарес к ее гуру.
— Разве я какая-нибудь диковина, чтобы меня показывать?-—засмеялся я.
— Это не тебе решать,— неожиданно резко ответила она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190