И каждый, кому .по было известно, мог сделать в своих предположениях еще один шаг и догадаться, кто был тот человек, который несколько дней тому назад покушался на жизнь барона Готхарда Ризенталя и сам при этом получил смертельную рану. По крайней мере, мамзель Виттельбах и ее друзья были осведомлены о связи между всеми этими событиями, хотя никто из близких покойного ничего им не рассказывал.
Как захватывающе интересно, зная все это, разглядывать людей, стоящих у гроба, следить за каждым их движением и злорадствовать!
Вон там стоит, низко опустив голову, молодая вдова. Какое у лее бледное, изможденное лицо, как бедно она одета! Молится она или вспоминает свое греховное прошлое? «Во всяком случае, она заслужила это наказание,— так думает мамзель Виттельбах, стоя рядом со своим женихом, господином Оскаром Браидтом, и перешептываясь то с ним, то с матерью и подругами.— Она уже тем заслужила свою кару, что некогда осмелилась стать между мной и человеком, ныне лежащим в гробу...» А Оскар Брапдт думает лишь о своем покойном коллеге, которого он когда-то так ненавидел за его успех у дочери мастера; Оскар Брандт искренне убежден, что покойный именно за это получил заслуженное возмездие. Но старший подмастерье Виттельбаха может великодушно простить умершему эти прегрешения, ибо сам он сейчас наконец достигает намеченной цели: через две-три недели, как говорят, состоится его свадьба с богатой дочерью мастера.
Рядом с Леной стоит Конрад Губер; лицо у него серьезное, почти злое. Все знают, что он был лучшим другом покойного. Если кто искренне скорбит о смерти Лутца, то это Губер. Глядя на сумрачное, задумчивое выражение его лица, можно предположить, что он воспринимает смерть друга как роковую несправедливость: не Лутц должен был бы сейчас лежать в гробу, а кто-то другой...
Но и мастера Виттельбаха можно видеть среди участников похорон. Он не забыл о том, что умерший был некогда его лучшим, искуснейшим работником, его сыном и другом. Мастер подарил несчастному это ложе последнего отдохновения, этот коричневый гроб, а к пособию, которое вдова получила из кассы союза подмастерьев, добавил для расходов на погребение немало денег... У гроба стоят подмастерья Виттельбаха, тетка молодой женщины — Тийна, еще несколько товарищей по ремеслу и знакомых покойного, а также его отец и брат — двое обутых в постолы крестьян,— дамы рассматривают их с большим любопытством и презрительными усмешками: экое мужичье, они, видимо, никогда не осмеливались переступать порог немецкой церкви.
Заупокойная служба коротка, ведь умерший был всего-навсего бедным столярным подмастерьем, а на очереди — еще одно погребение. Подмастерья Виттельбаха выносят гроб на траурные дроги, и шествие под звон колоколов медленно двигается по улице Ратаскаэву в направлении Теллископли. Большинство любопытных остается около церкви или на ближайших улицах. Толпа людей, прово-жающих усталого путника к месту последнего упокоения, все тает, превращаясь в маленькую кучку.
Шествие пересекает улицу Пикк, чтобы выйти на улицу Нунне, как вдруг в воротах Пикк-ялг показывается спускающаяся с Вышгорода блестящая открытая коляска, в которую впряжена пара вороных рысаков. Увидев похороны, кучер на минуту останавливает лошадей. Седоки рассматривают людей, идущих за гробом, а те, проходя мимо, в свою очередь бросают на них беглый взгляд.
Вдруг вдова Матиаса Лутца хватает Конрада Губера за руку, словно ища опоры. Губер видит, что глаза ее обращены на сидящих в коляске, и выражение этих глаз такое, что его нельзя описать словами. В экипаже сидит красивый, элегантно одетый господин с молодой дамой — это, по-видимому, муж и жена.
— Это он, Губер, это он — шепчет Лена.
Губер понял ее. Взгляд его мечет гневные молнии. Поддерживая ослабевшую женщину, он произносит сквозь зубы:
— Хотел бы я, чтобы его сейчас везли в гробу вслед за Матиасом!
Но похоронное шествие, провожающее в могилу безвестного подмастерья, уступает дорогу аристократической коляске, и она с горделивым шумом проносится мимо. Экипаж и сбруя лошадей, соперничая в блеске, сияют на солнце.
Догадался ли молодой барон Ризенталь, кого хоронят? Узнал ли он эту иссохшую, бледную как смерть молодую женщину, взгляд которой, горящий болью и гневом, обжег ему щеку?
Внешне это ни в чем не проявилось. Готхард медленно отвел глаза от траурного шествия и стал глядеть па топкое, интеллигентное лицо дамы, сидящей рядом с ним. Они, по-видимому, нашли интересную тему для беседы — разговор между ними завязался оживленный; глаза их блестели, на губах играла жизнерадостная улыбка. Мертвый не заслонял им солнца. Опи-то были живы и собирались жить еще долго! Возможно, их веселое настроение объяснялось тем, что больной отец молодого барона, по мнению врачей, был уже вне опасности. Все они могли жить. Ведь их жизнь была так драгоценна и для них самих и для общества.
В течение года Лена и Губер часто носили на могилу Матиаса Лутца цветы. В последний раз, когда они, молчаливые и серьезные, вдвоем возвращались в город, Конрад сказал:
— Мой друг и брат, покоящийся там, в сырой земле, перед смертью взял с моли слово, что я буду заботиться о его вдове, не оставлю ее на произвол судьбы. Я до сих пор не мог выполнить своего обещания, так как вдова Матиаса не принимает от меня никакой помощи. Она сама себя кормит и одевает, надрывая свои силы тяжелой работой. Я не хочу нарушать слово, которое дал моему другу. И я спрашиваю его вдову, согласна ли она стать моей женой, чтобы принимать, не стесняясь, мою поддержку и помощь? А мне она этим окажет огромное благодеяние ведь она мне мила и дорога.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111