Вскоре наступила ночь. Наши путешественники двигались в полной темноте.
— Теперь нечего бояться синих, — наконец произнес он, — мы обогнули городок. Первая хижина по дороге Герша будет служить нам ночлегом.
Через пять минут они достигли какой-то развалюхи, стоявшей у самой дороги.Шарль постучал в дверь.Никто не отвечал.Проводник подошел к окну и, повторив свой стук в ставни, прокричал по-совиному с таким неподражаемым искусством, что сам Жан Котеро позавидовал бы.
Ставни чуть-чуть отворились.
— Генюк, отвори! — прошептал Шарль.
— Отведи свою лошадь с телегой в пустошь за домом. Синие недалеко, — отвечал голос.
— Так они рыщут, несмотря на дождь и холод?
— Поворачивай живей!
Когда тележка остановилась, Генюк подошел к молодому человеку и, обнимая его, сказал:
— Теперь за кружкой сидра поговорим.
— Постой-ка, сначала, я помогу вылезти своей попутчице.
— А! Так ты не один? — спросил испуганный шуан.
— О! Ты Можешь говорить при этой девушке, она принадлежит к правой стороне.
Елена вылезла из-под навеса тележки.
— Теперь, Генюк, подавай есть, пить и хорошего огонька это самое главное. А после посоветуемся, — сказал Шарль.
Крестьянин бросил в камин связку тонкого хвороста, который тотчас же вспыхнул, потом поставил на стол горшок сидра, большой круглый хлеб, кусок сала и толстый круг сыра.
— Постарайся есть при каминном огне, — сказал он, — не следует привлекать внимание синих.
— У тебя есть причина бояться их?
— Ого!
— Ты, верно, принял к себе беглого или раненого вандейца?
— Да, но я упрятал молодца в такое местечко, что синие, обыскав мой дом, не смогли ничего отыскать. Впрочем, не он меня беспокоит, а... другой...
— Какой другой? Генюк почесал за ухом.
— Синие говорят, что они избегали всю страну, отыскивая отъявленного разбойника. Вышел приказ изловить его и доставить с отрядом в Париж. Судя по данным полиции, он направился в наши края.
— Вероятно, это какая-нибудь значительная жертва, которую революционный трибунал хочет поймать, — заметила мадемуазель Валеран. Крестьянин сжал губы.
— Пф! — произнес он. — Как послушаешь двух полицейских агентов, посланных Функье Тинвиллем, так подумаешь, что это отъявленный негодяй, способный на все...
— Ба! — сказал Шарль. — Они обо всех поют одну сказку, когда хотят кого послать на гильотину!
— А к тому же, — прибавила Елена, — ведь ваш беглец не тот, которого ищут? Ему можно помочь бежать, достав какой-нибудь костюм.
— Но прежде следует допросить его, — заметил проводник.
Генюк засмеялся.
— Вы предлагаете две самые неисполнимые вещи! Пусть на него напялят какой угодно наряд, все-таки даже слепой узнает его. Что касается допроса, то тут также нечего толковать: он только и понимает, что по-французски.
— Приведи его. Мы с мадемуазель поговорим с ним, — отвечал проводник шуану, понимавшему только свое родное бретонское наречие.
— О, — отвечал крестьянин, — за ним недалеко ходить! Он подошел к скамье, на которой лежал человек. Разбуженный, тот встал и сладко потянулся.
— О, да, — сказал Шарль, — с таким ростом трудно переодеваться.
Человек был настоящим великаном.
— Тебя хотят спасти, но скажи правду. Кто ты? — спросил проводник по-французски.
Незнакомец быстро осмотрелся и, вероятно, успокоившись, ответил:
— Я возвратившийся эмигрант, за которым гонятся, чтобы послать на эшафот. Я пробирался в Вандею, чтобы сражаться за своего короля...
— Как тебя зовут?
Гигант гордо выпрямился и произнес:
— Я граф Баррасен.
Введенный в заблуждение костюмом Елены, великан, которого читатели вероятно узнали, решил, что видит перед собой простых бретонских поселян.
Он даже не заметил легкой улыбки, скользнувшей по губам Шарля, когда тот переспросил:
— А! Так вы граф Баррасен?
— Как и мои благородные предки.
— И вы из Парижа?
— Прямо из Парижа, а проклятая полиция гонится по пятам после моего бегства из Консьержери!
— Говорят, эта тюрьма переполнена благороднейшими жертвами? — спросила Елена.
— Да, но они там не соскучатся. Самым важным головам — лучшие услуги, — ухмыльнулся Баррасен.
— Так они не принимают во внимание ни возраста, ни пола?
— Ха-ха-ха, пол! — бросил верзила. — Об этих пустяках они не задумываются! Два месяца назад казнили королеву, а три недели назад отрубили голову и Дюбарри!
Он захохотал.
— Эта милая графиня не так охотно кувыркнулась, как королева!
— Мария-Антуанетта умерла героиней, не так ли? — с живым интересом спросила Елена.
— Штука в том, что она удивительным образом приняла приговор. Она была великолепна в свои последние часы в Консьержери!
Шарль слушал, пристально всматриваясь в рассказчика. Услышав его слова о последних минутах королевы в тюрьме, он насмешливо спросил:
— Если вы сами были заключенным, как же вы смогли видеть королеву?
Баррасен обиделся на это недоверие и, желая произвести эффект на своих слушателей, необдуманно изрек:
— Да потому, что мне было поручено подметать в ее камере!
— Как? Вам? Сиятельному графу Баррасену? — вскричал насмешливый проводник.
Гигант прикусил губу от досады, видя, что слишком далеко зашел в своих излияниях и, желая исправить промах, отвечал голосом, которому тщетно старался придать достоинство:
— При королеве и несчастной женщине никакая должность не унизительна.
— Это правда, — заметила мадемуазель Валеран, глубоко тронутая трагической участью Марии-Антуанетты.
— И притом, — продолжал Баррасен, — если я принял эту скромную должность, то потому, что она могла помочь моему побегу. Я скрыл от тюремщиков славное имя своих предков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81