— Пойдемте на свадьбу, детки,— сказала она им.— Там хоть какую лепешку съедите... А то ведь у вас, наверное, за весь день ни росинки во рту не было.
И повела ребятишек в ту сторону, где играла и пела свадьба. Она все вертела и вертела головой, поворачиваясь то к Геньке, то к Алеське,— то ли рассказывала им что-то, то ли слушала их самих.
— Ясь, иди скорее ужинать — картошка сварилась! — открыв наши сени, с порога позвала меня Валя.
Это была уже наша хата. Выгнутой стеною, которая выходила на улицу, она очень уж выпирала в палисадник — даже казалось, что кто-то сильный, упершись руками в простенок между окон, толкает его из хаты.
На дворе, еще не загнанная в хлев, ходила коза Она обдирала кору со свежей ольхи, которую воткнула тетка в изгородь вместо сломанной. На пожне, под большою лесовкою, по сухим свернувшимся и шуршащим уже листьям наш петух водил кур — они клевали пожелтевшую отаву. Лесовку эту и несколько засохших слив, что стоят вон там, у изгороди, я давно уже собираюсь срубить — лесовка без толку разрослась чуть ли не на весь огород, не дает расти траве, да и от засохших слив тоже нет никакого толку. Но я все никак не соберусь сходить к дядьке Миките, чтобы наточить у него совсем затупившийся топор, на .котором тетка секла даже проволоку на гвозди.
«Разнесу потом те письма и газеты, что остались»,— подумал я и побежал домой. А осталось уже немного — письмо и газеты Павлине Романовне, директору школы, областная газета Татьянке и пионерский журнал Туньтику: к слову, я все время не понимал, зачем он, взрослый человек, выписывает детский журнал «Бярозка»...
На столе уже стояла только что сваренная в печечке картошка — от нее прямо вверх, под самый потолок, поднимался пар. В алюминиевой миске лежали соленые огурцы, стояло в разных кружках кислое козье молоко. Валя уже сидела на скамейке, ждала меня.
— Может, мятиво будешь есть? — спросила тетка.— Оно в печи стоит и еще теплое.
Это варево из свекольной ботвы, без заправки, я ел в обед и потому быстренько от него отказался.
На столе лежал пахучий каравай из нового ячменя — перед этим в сенях мы обили вальками несколько снопов.
Теперь было время хлеба. Миновали те голодные дни весны и лета, когда о хлебе только вспоминали.
Теперь была осень.
И на каждом столе в Сябрыни теперь лежал хлеб. Теплый и пахучий.
— Чего это тебя, Ясь, на всю Сябрынь Марфа кляла? — спросила тетка, подсаживаясь к столу на табуретку, что стояла около судника,— чтобы было ближе, если потребуется что подать с полки.
— А я письмо от Васепка почитал.
— Зачем тебе надо было читать то письмо?
— Так меня же бабка Химтя попросила.
— Одна дура просит, а другая дура клянет, — сказала тетка и добавила: — Садись уже ешь, читака.
Я сел на скамейку. Мы с Валей ели картошку с огурцами и кислым молоком и играли в нашу привычную за едой игру.
Все стены около стола, судник, что висит на стене, и даже потолок оклеены у нас газетами. Минеры, которые стояли и в нашей хате, смеялись:
— Вот как хорошо, хозяйка. У вас, пока поешь, все новости узнаешь. Не обед — а политинформация.
Поэтому когда мы с Валей собирались за столом вместе, начиналось:
— А найди — «Автомашины за проданный хлеб».
Это заголовок в газете. И тот, у кого спрашивают, долго ищет его, переводит взгляд со стены на судник, с судника — на потолок, пока наконец не найдет. А если не найдет, просит хотя бы показать, в каком месте искать.
— А найди мне — «Организовать повсеместный сбор пепла».
Этот заголовок мне примелькался, когда я искал другие. Помню, что он напечатан длинными тонкими буквами и находится где-то на потолке — как раз над столом.
И хотя Валя внимательно и усердно глядела в другую сторону — на судник, стараясь меня обмануть — мол, здесь этот заголовок, здесь,— но я сразу, не задумываясь, поднял глаза вверх и показал пальцем:
— Вот он.— И сам загадал:— А найди «Колхозы Оршанщины готовятся к севу».
Валя искала очень долго. Не нашла.
— Сдаешься? — допытывался я.
— Сдаюсь.
Я показал ей. Эти слова были на занавеске, которую сама Валя красиво вырезала ножницами из газеты и приклеила, украсив ею окно.
— Иди ты,— рассердилась сестра,— мы на занавеске не отгадываем.
Тетка зажгла коптилку. Сняла ее с припечка и поставила на стол. И окно, за которым сумерки казались еще не совсем густыми, сразу потемнело, и на темных стеклах, словно на черной подкладке, красиво забелело замысловато, с любовью вырезанное Валей кружево занавесок.
Я ел и очень осторожно дышал — чтобы не потушить коптилку, что потрескивала рядом с миской.
— Вот поужинаешь, да надо будет жернова немного поправить — совсем уже не мелют,—7 убирая в судник кувшин с кислым молоком, сказала мне тетка.— Я принесла от Микиты старый дырявый чугунок, который им уже не нужен, он возле крыльца лежит.
Жернова в нашей хате всегда стоят возле порога. Мы редко когда выносим их в сени. Мы к ним уже привыкли, и они стали такой же обязательною вещью, как, скажем, стол, лавка, деревянная кровать, печь.
Эти жернова на коротеньких ножках сделал я сам. Правда, два тяжелых дубовых кругляка дал мне дядька Матвей, когда еще жил в Сябрыни. Он же помог продолбить круглую дырку в верхняке — чтобы было куда засыпать зерно. А все остальное делал я сам: к бегунку прибил длинную деревянную ручку от гранаты, катыш-лежак обил разогнутой и расклепанной полоскою бляхи, вырезанной из старого ведра. Долго я никак не мог подравнять ножки. И вымерю, и отрежу ровненько, а как только поставлю — не стоят на половицах, да и все: качаются.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50