Я повернулась и ушла на занятия, обнаружив по дороге, что и для многих других людей участие в церемонии было невыносимо.
Ожидание отправки на перевоспитание не оставляло нам ни душевных сил, чтобы предаваться скорби и печали разлуки, ни свободного времени, чтобы почувствовать ее «особый вкус», воспетый в классической поэзии. Поскольку часть учреждений Отделения отбыла в школу кадров, объем работы для оставшихся увеличился. Мы целыми днями сидели на занятиях, и даже «повторно воспитывавшие» нас «рабочие-наставники» заметно заскучали. Однажды двадцатидвухлетний восемь месяцев наша рота прибыла на место, люди уже жили в построенном своими руками доме.
Наша рота тронулась в путь 12 июля 1970 года. Когда уезжал Чжуншу, его провожали я, дочь и зять. Меня провожала одна Аюань. Ее муж, Дэи, еще в январе покончил с собой.
Дэи признавался, что терпеть не может группу ультралевых. Надо же было так случиться, что, когда в университете развернули поход против «группировки 16 мая», несколько ультра леваков, заподозренных в связях с этой группировкой, указали на Дэи как на их организатора и заявили, будто он располагает списком членов группы. К тому времени Дэи уже вернулся в университет, а Аюань все еще работала на заводе, так что выходные дни у них не совпадали и встречаться дома они не могли. В последний раз прощаясь со мной, Дэи сказал: «Мама, я не могу противопоставлять себя массам и не хочу вступать в конфликт с пропагандистским отрядом, но лгать, придумывать несуществующий список я тем более не могу». Накал классовой борьбы нарастал; Аюань и всех остальных вернули с заводов в университет. На факультете под руководством пропагандистского отряда по три раза в день устраивали митинги борьбы против Дэи, требуя от него выдачи списка. Тогдатто он и наложил на себя руки.
На вокзале я, как и во время проводов Чжуншу, уговорила Аюань уйти домой, не дожидаясь отхода поезда. Она не была слабенькой, и я вроде бы могла не тревожиться, оставляя ее одну. Но, когда я увидела ее медленно удаляющуюся фигуру, меня охватила такая грусть, что я поспешила закрыть глаза. Тут же возникла отчетливая картина: дочь одиноко бродит по опустевшему дому, прибирает брошенные вещи... Я снова открыла глаза. Силуэт Аюань исчез из поля зрения. Тогда я дала волю слезам. Поезд начал набирать скорость — я расставалась с Пекином.
Встретивший нас в школе кадров Чжуншу, почерневший и похудевший, был совсем не похож на себя. Странно даже, что я его сразу узнала.
При школе был доктор по фамилии Хуан, человек простодушный и прямой. Однажды Чжуншу пришел к нему на прием и записался в регистрационной книге. Хуан сердито проговорил: «Что за чушь? Какой вы Цянь Чжуншу? Что я, не знаю, какой из себя Цянь Чжуншу?» Муж убеждая его, что это он и есть. Доктор
сказал: «И жену Цянь Чжуншу я тоже знаю». Муж выдержал экзамен, правильно назвав мое имя. Однако доктор все еще сомневался, но, поскольку с медицинской точки зрения подлинное имя пациента не имеет значения, он не стал спорить. Позднее я рассказала об этом случае жене доктора Хуана. Она рассмеялась: «Что же тут поделаешь, ведь действительно не похож!»
Сейчас я уже не могу вспомнить, какое было выражение лица Чжуншу и во что он был одет. Помню лишь, что мне бросился в глаза нарыв у него на подбородке с правой стороны. Размером не больше лесного ореха, он имел весьма зловещий вид — ярко-красный посередине, темно-желтый по краям, набухший гноем. «Что это у тебя, чирей? — спросила я испуганно.— Нужен горячий компресс!» Но где здесь взять горячий компресс? Потом я видела их аптечку неотложной помощи со знаком Красного Креста: бинты, вата — все было перепачкано глиной.
Чжуншу рассказал мне, что у него уже был подобный нарыв; тогда начальство разрешило ему отдохнуть несколько дней и освободило от обязанностей кочегара. Теперь он днем отвечал за выдачу инструмента, а вечерами охранял территорию. По случаю моего приезда непосредственный начальник Чжуншу дал ему увольнительную на полдня. Но мой командир взвода был очень строг: он лишь разрешил мне, и то под конвоем, сходить на короткое свидание. Я должна была сразу же вернуться. Чжуншу проводил меня обратно, и мы расстались, мало что успев сказать друг другу. Смерть Дэи мы с Аюань до сих пор скрывали от него, и сейчас я не выбрала подходящего момента.
Спустя два дня Чжуншу прислал записку: у него действительно оказался чирей, который прорвался сразу в пяти местах. К счастью, после нескольких уколов дело пошло на поправку.
Хотя я и мой муж находились всего в часе ходьбы друг от друга, мы принадлежали к разным организациям, подчинялись строгой дисциплине и не могли ходить куда захочется. Обычным средством общения были письма. Встречи с родственниками разрешались только в выходные дни, то есть раз в десять дней (десятидневка .называлась «большой неделей»). Но если были срочные дела, выходные отменялись. И все же по сравнению с Аюань, оставшейся в Пекине в одиночестве, мы были почти что вместе.
2. РЫТЬЕ КОЛОДЦА. РАССКАЗ О РАБОТЕ
В шкале кадров было много разных видов работ. 1С полевым работам относилось выращивание бобов и пшеницы. В жаркое время года мы поднимались в три часа утра и на голодный желудок шли на свои делянки. К шести подвозили завтрак, после которого мы работали до полудня. В самую жару мы отдыхали, а потом опять работали до темноты. По приезде всех нас разместили по крестьянским жилищам, но долго оставаться там мы не могли, нужно было поскорее строить собственные дома. Для этого необходим кирпич. Однако настоящий кирпич достать было нелегко, и приходилось большей частью заменять его сырцом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16