Буржуазия, одним словом. А большевики сюда непременно придут. Володя говорит, что в декабре — январе наверняка будут. Вот мы здесь и подготавливаем для них почву. Володя и Неволин ходят на собрания, у них есть свои люди среди моряков, среди портовых рабочих, потому что Володе поручили работать в портовом районе. У них уже есть оружие, но они собирают еще. Все здесь готовы к настоящей революции... А та, говорит Володя, ни черта не стоит, это вовсе не революция. И Временное правительство, и Керенский сброшены, ну и это Учредительное собрание тоже; очень хорошо, что его разогнали. И вот теперь наступит новая жизнь, справедливая жизнь!
Все это Ариадна произнесла каким-то искусственным, не своим голосом. Слова приходили к ней, словно из будки суфлера.
— Вы с нами, правда? — добавила она.— Вы такой энтузиаст, так во все верите, вы пойдете с нами в порт, я это как-то интуитивно чувствовала всегда, когда думала о вас...
— А вы думали обо мне?
— Думала.
— Эти долгие годы?
Януш сам не знал, как он очутился рядом с Ариадной, опустился на пол подле нее и положил руки на ее колени.
— Эти долгие годы? — повторил он.— Вы не знаете, чем были для меня эти долгие годы. Не было дня, не было часа, чтобы я не думал о вас. В конце концов вы стали для меня чем-то нереальным, существующим лишь в моем воображении. Я и сейчас еще не верю, что это вы передо мною. Три года назад у вас было совсем иное лицо, без этой улыбки, теперь вы совсем другая, но и я стал другим, новым. Я буду работать с вами, но вы скажете мне, что надо делать... Пожалуйста, вознаградите меня за все эти годы мучений, за страх — я так боялся, что никогда больше не увижу вас,— за это унижение любви...
Ариадна склонилась над ним, ее глаза были так близко, по они словно не видели его, затуманенные страстью. Губы ее раскрывались и закрывались, точно у рыбы, выброшенной на песок. Она склонялась все ниже, но он не шевелился, только смотрел в ее глаза.
— Значит, вы любите меня?
Губы ее вымолвили это русское слово «любите» так, словно по капельке пили воду. Весь охваченный внутренней дрожью, Януш повторял:
— Люблю, люблю, люблю, люблю.
Тело ее было неожиданным, непостижимым, как бы созданным из неведомой ему материи. Каждое прикосновение — он касался ее несмело — было откровением. Сколько раз по ночам воображение рисовало ему Ариадну, однако этого он не мог вообразить, это превосходило не только силу его воображения, но и силу чувства. Он не знал, как себя вести, лежал, внезапно ослабевший, прижавшись головой к груди женщины, первой его женщины. Ариадне пришлось поднять эту голову и слить свои губы с его губами. Поцелуй показался ему чем-то недобрым, уносящим его за грань жизни, он летел в этот поцелуй, как в пропасть. Не знал он, что человек может пережить подобное, что обладание любимым телом лишает его власти над собой, что предел любви — это предел жизни, за которым начинается уже нескончаемое падение в бездну смерти.
VIII
Ройские приехали в Одессу только перед рождеством — пани Эвелина, тетя Михася, Оля и Юзек. Пап Ройский давно оставил Сквиру, решив пробраться в Киев, где его ждали какие-то дела, но с тех пор от него не было ни слуху, ни духу. Приехавшие ввалились к Шиллерам —- женщины в полушубках, в платках, Юзек в обтрепанной шинели. Дом Шиллеров был так велик, что всем нашлось место. За столовой тянулся длинный коридор, заставленный шкафами, сюда выходило несколько комнат для гостей. В них и разместились женщины. Юзека поселили вместе с Янушем.
— Но Януша сейчас нет,— с грустью сказала пани Шиллер,— Он редко теперь бывает у нас, даже ночует в городе...
Ройская удивилась.
— Чем же он занят?
— Не знаю.
— А Валерек, Валерек? — допытывалась Ройская.
— Тоже не знаю. У нас он не бывает.
Но как только распространилась весть о приезде Ройских, в тот же вечер явился Януш, а за ним тотчас и Валерек. Все собрались в комнате Эдгара, и начались рассказы о пережитом за последние недели. Больше всех говорили пани Ройская и Валерек, Януш был молчалив, а Оля вовсе не подавала голоса. С Ройскими приехал также и Карл.
Ганс из Сквиры уехал в Киев за фальшивым паспортом. Адольф куда-то исчез.
Карл подавал собравшимся чай, пани Шиллер вытащила трехлетней давности варенье.
Оля молчала, сидела серьезная, вся какая-то настороженная. На лице ее пылали красные пятна.
Януш не смотрел никому в глаза, как бы демонстративно не присоединяясь к общему хору осуждающих революцию. Много говорили о формировании на севере воинских частей Довбор-Мусинцкого. Одесса пока была отделена кордоном от тех мест, новости доходили сюда неточные, в искаженном виде.
— Если бы здесь создавалась такая армия, я тотчас записался бы,— сказал Юзек.— А ты, Януш?
Януш промолчал. Пани Ройская ответила с усмешкой вместо него:
— Януш не большой охотник до военной службы. Эдгар взял его под защиту.
— Мы, интеллектуалисты, как-то не думаем о войне. Юзек вспылил:
— Ты, значит, причисляешь Януша к своей касте? И поэтому освобождаешь его от выполнения долга?
Эдгар взглянул на него с удивлением.
Имя Спыхалы не было упомянуто ни разу. Только когда все довольно рано разошлись отдохнуть, Юзек заговорил о нем с Янушем. Тот отвечал с явной неохотой. Юзек никак не мог понять, что произошло. — Знаешь,— говорил Юзек,— с Олей он поступил по-свински. Собирался приехать в Сквиру, а вместо этого прислал дурацкую записку...
— О чем?
— Откуда я знаю?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213