Януш улыбнулся.
— Мне кажется, вы явно ошиблись адресом. Вы видели, как я живу,— ведь ко мне не доносится даже эхо войны, а что уж говорить о каких-то важных политических проблемах. Я политикой не интересуюсь.
Сабина пожала плечами.
— Ну, это только отговорки,— заметила она, наливая и себе кофе.— Должны же у вас быть какие-то соображения.
Януш протянул к ней руку.
— Мне не хотелось бы даже говорить с вами об этих соображениях. Они крайне пессимистичны.
— Пессимистичны?
Януш решил, что Сабина не поняла этого слова, и хотел ей объяснить, что оно значит. Но Сабина жестом остановила его.
— Я окончила семь классов,— проговорила она.
— Вот видите, надо было сразу сказать. Подозреваю, что вы окончили все десять. Впрочем, это меня не интересует. А ваш супруг?
— Мой муж действительно крестьянин, тут уж без обмана.
— Вот как,— протянул Януш.
— Так почему же пессимистичны? — не унималась Сабина.— Ведь теперь уже ясно, на чьей стороне победа.
— Вот именно. Но я знаю русских. Сабина вспыхнула.
— Как вы можете знать русских? Вы жили там, наверно, в начале революции, были помещиком, с народом не сталкивались. Вы о них представления не имеете...
— А вы?
— Ну и я тоже ничего не знаю.
— Так как же можно составлять уравнение со столькими
неизвестными? С целым неведомым народом, который через несколько месяцев станет народом-победителем и будет диктовать свою волю всей Европе?
Сабина отпила глоток кофе, подлив в него самогона.
— Вы не прочь выпить, как я вижу.
— Это немного облегчает положение,— улыбнулась женщина.— Надеюсь, вы догадываетесь, что положение мое весьма нелегкое. Как вы соприкоснулись с революцией?
Януш ответил не сразу.
— Пока вас не было в комнате, я как раз думал о тех временах. Вспомнились мне мои тогдашние симпатии и взгляды. Вероятно, они не были разумны, коль скоро довели меня до отшельнической жизни. И до того, что я, собственно, не могу дать ясного ответа на ваш вопрос.
— На какой именно? Ведь я их задала вам много, а вы постарались ни на один не ответить.
Януш искренне рассмеялся.
— Это не умышленно. Попросту я самому себе не в состоянии ответить на подобные вопросы и избегаю раздумий о таких вещах.
— Каких вещах?
— Рассмотрим наши экзаменационные вопросы в порядке очередности.
— Вы все запомнили?
— Мне казалось, что вы задавали их по определенной системе.
— То есть?
— Будучи деревенской бабой, вы задали самый главный вопрос: «А кто же вы будете?»
— Я повторяю его и в новом воплощении.
— Вот именно. А если бы я задал вам такой же вопрос?
— Разумеется, в данную минуту я не могла бы вам ответить. Но самой себе ответила бы без колебания. Я-то знаю, кто я такая.
— Какой же вы счастливый человек! Право, я мог бы вам позавидовать, если бы не...
— Что?
— Если бы не сомневался отчасти в искренности ваших уверений. Не так легко польскому интеллигенту определить смысл своего существования.
— Я не причисляю себя к интеллигентам...
— Вы не чувствуете себя полькой?
— Пожалуй, нет. Я еще до войны прониклась отвращением к подобного рода определениям.
— Хорошо. Чего же ради вы хотите знать, кто я такой?
— Потому что хочу хоть немного быть готовой к временам, которые надвигаются.
— Вы выйдете из убежища? Сабина задумалась.
— Я нахожусь, то есть наверняка буду в несколько ложном положении.
— Женщина найдет выход из любого положения. Сабине явно требовалось время, чтобы обдумать ответ.
— Почему вы не доливаете самогона в кофе? Януш ответил прямо:
— Если уж на то пошло, я предпочел бы просто самогон.
— Значит, у меня остался второй вопрос,— сказала она, испытующе глядя на Януша.
— Какой был второй вопрос?
— Уже не помните? А хвастались хорошей памятью. Да ведь второй вопрос был очень простой: как вы соприкоснулись с революцией? Вопрос прямо касается воспоминаний, память у вас хорошая, надо только вспомнить.
— А вы хорошо ли запомните то, что я буду говорить?
— Не беспокойтесь. Не слишком хорошо. Я не напомню вам об этом... потом.
— А я вовсе не боюсь. На моей совести нет никаких грехов. Разве только чересчур прохладное отношение к друзьям... а может, напротив, слишком горячее... Я влюбился. И это было хуже всего.
— Это случилось весной? — спросила Сабина не без иронии.
— Ваши вопросы становятся все язвительнее. Еще несколько таких замечаний, и я окончательно смогу ответить на первый вопрос... самому себе. Разумеется, была весна.
— Вы думали только о себе?
— Нет, как раз наоборот, я думал только о ней.
Януш чувствовал, что самогон действует на него. Он перегнулся через стол и произнес:
— Вы только послушайте. Я расскажу вам все. Давно уже я не говорил об этом.
Он взял стакан с самогоном и уставился на него.
— Впрочем, это не была весна революции. Это было год спустя. В тысяча девятьсот восемнадцатом году...
Сабина устроилась поудобнее на табуретке, как бы готовясь выслушать интересную историю.
— Неужели она была так красива?
Януш минуту раздумывал, не сводя глаз с зажатого в руке стакана, словно видел в нем отражение Ариадны. Не той Ариадны, какой она стала впоследствии,— грузноватой, с расплывшимися чертами лица, и которую время, не старя, все заметнее лишало красоты. Ариадна никогда не являлась в его воспоминаниях раздобревшей стареющей женщиной, какой он встретил ее в Риме. Она всегда оставалась для него молоденькой девушкой в белом платье и в обманчивом сверкании мишуры.
О, красный парус В зеленой дали...
— Я, естественно, не могу описать вам, какой она была. Она стоит у меня перед глазами молодая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203