ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Впрочем, несколько лет назад я как-то был в Одессе. И встретил там чудесное существо, которое оказалось ее племянником. Он пел на сцене... И был гораздо красивее ее. Но как он выглядел, я тоже не могу рассказать. Мне кажется, что самым большим достоинством Ариадны...
— Ее звали Ариадна?
— Ариадна Тарло. Мне кажется, что самым большим ее достоинством была особая прелесть — не просто женское обаяние, а очарование, присущее только русским женщинам... Родители ее были польского происхождения, и потом, на Западе, она выдавала себя за польку, но Ариадна была русская в полном смысле этого слова.
— Она была артисткой?
— Не знаю. Нет, пожалуй, нет. У подлинного артиста, что бы он ни делал, все по нем, все облегает его, как тонкая перчатка руку. А у Ариадны все было ненастоящее. Нет, не только ненастоящее, а и даже искусственное. Factice, как говорят французы. И вся ее жизнь была ненастоящая.
— Как это жизнь может быть ненастоящей?
— Видите ли, вам этого не понять. Ваша жизнь очень страшная, интересная, кипучая — и самая что ни на есть настоящая. Увы. Все то, что вы переживаете, подлинно. Вы уже не знаете. Не можете этого понять.— Януш задумался.— Нет, при некотором усилии вы все-таки поймете. Ведь, может, и вас научил опыт, и вы по своей — как бы это выразиться? — работе убедились, что порой говорится одно, а в действительности происходит совсем другое. Или иначе: когда не чувствуешь того, что делаешь, теряешь внутренний контакт. Человек, который чувствует, что он делает, гармоничен. Брат ее был совершенно гармоничен. Он принимал участие в революции. Он делал то, что чувствовал, как понимал и что понимал. Между его ощущением правды и тем, что он делал, не было зазора. Я останавливаюсь на этих вещах, ибо вас они наверняка заинтересуют, учитывая ваше положение.
— Наверняка заинтересуют.
— Пожалуй, самое лучшее для человека, когда у него нет такого зазора. А у Ариадны все было совсем иначе. Все, что она делала: сперва декламация, потом ваяние, декорации в парижских театрах — все это было не то, что она чувствовала. Она совершила огромную ошибку — бежала от своей судьбы. Нельзя уйти от своей судьбы.
— Вы верите в Судьбу? Или в Бога?
— Я не верю в громкие слова. И прошу вас, постараемся обойтись без них.
— Ах, я не люблю громких слов. Не верю в них.
— О, я думал иначе. Мне казалось, что вам должны быть по душе громкие слова.
— В эту минуту?
— Эта минута преходяща.
— Но она скажется на последующих...
— Возможно. Порой надо освобождаться из-под власти преходящих минут. Нет, не будем пользоваться такими высокопарными сравнениями. За бутылкой самогона так легко впасть в пафос.
— Нет, пафоса не нужно,— произнесла черноволосая дама, которая еще совсем недавно была просто чернявой деревенской бабой.
— Все у нее поэтому выглядело фальшивым. Даже то, что она переживала по-настоящему.
— А что же она переживала по-настоящему?
— Ага! Вот этого я и не знаю. Думаю, что она была по-настоящему религиозна.
Януш вздохнул.
— Если бы я знал в свое время то, возможно, был бы теперь спокойнее.
Сабина внимательно посмотрела на него.
— А теперь вы тревожитесь? Что же вас тревожит?
— Нет, не ловите меня на слове,— сказал Януш, так, словно перед ним сидело множество собеседников; видно, у него двоилось в глазах.— Я не тревожусь. Только...
— Вас мучают угрызения совести?
— Нет. Я говорю себе, что для этого нет ни малейшего повода.
— Не разминулись ли вы со своей судьбой?
— Вы полагаете, что я должен был остаться в России? Знаете ли, в ту пору, лицом к лицу с событиями, еще нельзя было понять, что из всего этого получится.
— Некоторые понимали.
— Да. Некоторые. Володя вот понимал. А я нет. Я был этакий полячок, и мне все казалось, что надо ехать куда-то в иные места. Нет, не там должна была решиться моя судьба. Верно?
— Это никогда не известно.
— Разумеется. Ну, значит, возможно, и разминулся, но не бросил ее там, а, напротив, поехал за ней сюда. Впрочем, я не обидел ее. Скорее она меня обидела своим отъездом на Запад и всей этой историей с офицером... А я ее действительно любил,— добавил он вопреки тому, что думал в лесу.
Сабина снова налила самогона и придвинулась к столу, как бы желая показать, что ценит неожиданную откровенность его признаний.
— Впрочем, все это сентиментальные слова, которыми люди пользуются по привычке и за отсутствием других... «Обидел, обидела...» «Любил, любила...» Все это, собственно говоря, ничего не значит, либо значит слишком много... В сущности, у всех на свете жизнь идет вкривь и вкось. Хоть бы даже у вас...
Сабина обеспокоенно встрепенулась.
— Обо мне, пожалуйста, не говорите. Вы обо мне решительно ничего не знаете.
— И не желаю знать. Я вижу перед собой доброе и милое лицо,— он дружелюбно взглянул на нее,— особу, которая свела меня к партизанам. Неужели и впрямь надо было всего лишь перевести англичанам то, чего они все равно не поняли?
— Вы подозрительны,— спокойно произнесла Сабина.— Не надо даже думать так.
— «Даже», может, и не следует. А просто «так»?
— Нет,— продолжала Сабина мягко,— не надо, повторяю, говорить обо мне. Более того, я просила бы вас вообще обо мне не думать.
— Не думать?
— Не думать, когда вернетесь домой.
— Ах, вот как! Извольте. У меня будет много других тем для размышлений.
Сабина встала и положила ему на тарелку ветчины и лука,
— Ешьте, жирным хорошо закусывать.
— Вы, должно быть, артистка? — спросил Януш. Сабина приложила палец к губам.
— Мы условились не говорить обо мне,— сказала она.
— И даже не думать,— засмеялся Януш.— Может, я действительно не буду думать о вас, как не думаешь о том, что приснилось позавчерашней ночью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203
— Ее звали Ариадна?
— Ариадна Тарло. Мне кажется, что самым большим ее достоинством была особая прелесть — не просто женское обаяние, а очарование, присущее только русским женщинам... Родители ее были польского происхождения, и потом, на Западе, она выдавала себя за польку, но Ариадна была русская в полном смысле этого слова.
— Она была артисткой?
— Не знаю. Нет, пожалуй, нет. У подлинного артиста, что бы он ни делал, все по нем, все облегает его, как тонкая перчатка руку. А у Ариадны все было ненастоящее. Нет, не только ненастоящее, а и даже искусственное. Factice, как говорят французы. И вся ее жизнь была ненастоящая.
— Как это жизнь может быть ненастоящей?
— Видите ли, вам этого не понять. Ваша жизнь очень страшная, интересная, кипучая — и самая что ни на есть настоящая. Увы. Все то, что вы переживаете, подлинно. Вы уже не знаете. Не можете этого понять.— Януш задумался.— Нет, при некотором усилии вы все-таки поймете. Ведь, может, и вас научил опыт, и вы по своей — как бы это выразиться? — работе убедились, что порой говорится одно, а в действительности происходит совсем другое. Или иначе: когда не чувствуешь того, что делаешь, теряешь внутренний контакт. Человек, который чувствует, что он делает, гармоничен. Брат ее был совершенно гармоничен. Он принимал участие в революции. Он делал то, что чувствовал, как понимал и что понимал. Между его ощущением правды и тем, что он делал, не было зазора. Я останавливаюсь на этих вещах, ибо вас они наверняка заинтересуют, учитывая ваше положение.
— Наверняка заинтересуют.
— Пожалуй, самое лучшее для человека, когда у него нет такого зазора. А у Ариадны все было совсем иначе. Все, что она делала: сперва декламация, потом ваяние, декорации в парижских театрах — все это было не то, что она чувствовала. Она совершила огромную ошибку — бежала от своей судьбы. Нельзя уйти от своей судьбы.
— Вы верите в Судьбу? Или в Бога?
— Я не верю в громкие слова. И прошу вас, постараемся обойтись без них.
— Ах, я не люблю громких слов. Не верю в них.
— О, я думал иначе. Мне казалось, что вам должны быть по душе громкие слова.
— В эту минуту?
— Эта минута преходяща.
— Но она скажется на последующих...
— Возможно. Порой надо освобождаться из-под власти преходящих минут. Нет, не будем пользоваться такими высокопарными сравнениями. За бутылкой самогона так легко впасть в пафос.
— Нет, пафоса не нужно,— произнесла черноволосая дама, которая еще совсем недавно была просто чернявой деревенской бабой.
— Все у нее поэтому выглядело фальшивым. Даже то, что она переживала по-настоящему.
— А что же она переживала по-настоящему?
— Ага! Вот этого я и не знаю. Думаю, что она была по-настоящему религиозна.
Януш вздохнул.
— Если бы я знал в свое время то, возможно, был бы теперь спокойнее.
Сабина внимательно посмотрела на него.
— А теперь вы тревожитесь? Что же вас тревожит?
— Нет, не ловите меня на слове,— сказал Януш, так, словно перед ним сидело множество собеседников; видно, у него двоилось в глазах.— Я не тревожусь. Только...
— Вас мучают угрызения совести?
— Нет. Я говорю себе, что для этого нет ни малейшего повода.
— Не разминулись ли вы со своей судьбой?
— Вы полагаете, что я должен был остаться в России? Знаете ли, в ту пору, лицом к лицу с событиями, еще нельзя было понять, что из всего этого получится.
— Некоторые понимали.
— Да. Некоторые. Володя вот понимал. А я нет. Я был этакий полячок, и мне все казалось, что надо ехать куда-то в иные места. Нет, не там должна была решиться моя судьба. Верно?
— Это никогда не известно.
— Разумеется. Ну, значит, возможно, и разминулся, но не бросил ее там, а, напротив, поехал за ней сюда. Впрочем, я не обидел ее. Скорее она меня обидела своим отъездом на Запад и всей этой историей с офицером... А я ее действительно любил,— добавил он вопреки тому, что думал в лесу.
Сабина снова налила самогона и придвинулась к столу, как бы желая показать, что ценит неожиданную откровенность его признаний.
— Впрочем, все это сентиментальные слова, которыми люди пользуются по привычке и за отсутствием других... «Обидел, обидела...» «Любил, любила...» Все это, собственно говоря, ничего не значит, либо значит слишком много... В сущности, у всех на свете жизнь идет вкривь и вкось. Хоть бы даже у вас...
Сабина обеспокоенно встрепенулась.
— Обо мне, пожалуйста, не говорите. Вы обо мне решительно ничего не знаете.
— И не желаю знать. Я вижу перед собой доброе и милое лицо,— он дружелюбно взглянул на нее,— особу, которая свела меня к партизанам. Неужели и впрямь надо было всего лишь перевести англичанам то, чего они все равно не поняли?
— Вы подозрительны,— спокойно произнесла Сабина.— Не надо даже думать так.
— «Даже», может, и не следует. А просто «так»?
— Нет,— продолжала Сабина мягко,— не надо, повторяю, говорить обо мне. Более того, я просила бы вас вообще обо мне не думать.
— Не думать?
— Не думать, когда вернетесь домой.
— Ах, вот как! Извольте. У меня будет много других тем для размышлений.
Сабина встала и положила ему на тарелку ветчины и лука,
— Ешьте, жирным хорошо закусывать.
— Вы, должно быть, артистка? — спросил Януш. Сабина приложила палец к губам.
— Мы условились не говорить обо мне,— сказала она.
— И даже не думать,— засмеялся Януш.— Может, я действительно не буду думать о вас, как не думаешь о том, что приснилось позавчерашней ночью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203