Вы слишком привязываетесь тому, что, к сожалению, легко может измениться.
— Некоторые принципы остаются неизменными.
Это действительно на, поверьте старому стреляному воробью. ;но, и старому,— произнесла Сабина с улыбкой - но стреляному ли ответил улыбкой на улыбку. Напротив, он серьезно рассматривал руки Сабины, которые покоились на краю руженные и заскорузлые, совсем крестьянские работой. Некогда прекрасные — это было видно,— до чего же они теперь огрубели, покрылись мозолями и шрамами от обморожений. А может, не только черная работа наложила на них свой отпечаток?
— Видите ли,— сказал он,— с некоторых пор мое отношение к вам изменилось. Я разговариваю теперь как бы с солдатом. Не запечатлен ли на ваших ладонях след... винтовки?
Сабина оглядела свои руки, словно видела их впервые. Бы не знаете нашей жизни. Не представляете себе, какие женщины партизанят.
— Прекрасно знаю: всевозможные. Вижу и вас в этой роли.— Это никогда не может быть ролью. — Действительно, я изъясняюсь, как на балу. Так как же?
— Нет, нет. В самом деле нет. Самое большее — носила котлы с похлебкой.
Внезапным движением Сабина подняла рукав белой блузки. На предплечье виднелся полустертый номер.
— Ах! — воскликнул Януш и снова сел.— Боже праведный, что вы делаете?
— Прячусь,— произнесла с улыбкой Сабина, явно намекая на известный анекдот.
— Нет, нет, но зачем вы мне это показывате? Об этом никому не надо говорить.
— У меня есть относительно вас некоторые планы,— сказала Сабина довольно таинственно,— поэтому все равно пришлось бы рассказать.
— Я не совсем вас понимаю.
— Ведь должны же вы думать о том, что рано или поздно настанет время, когда все руины, землянки, траншеи перестанут дымиться... На развалинах вырастет трава. Все зазеленеет. Так будет. Правильно?
— Разумеется,
— И мне хочется знать, какова будет тогда роль человека.
— Опять роль, на этот раз из ваших уст. Мы точно разыгрываем какой-то спектакль.
— Возможно,— сказала Сабина.— Но у каждой роли, у каждого спектакля должен быть какой-то подтекст. Так вот я не вижу у вас этого подтекста. Вернее, вижу, что он неизменен.
Януш снова вскочил с места.
— Это великолепно,— воскликнул он,— именно так. Ведь должен найтись человек, который перенесет свой подтекст из одной эпохи в другую. Для того чтобы существовала общечеловеческая культура, необходима преемственность. Это мой долг: перенести из одной эпохи в другую мой, мой собственный подтекст. Невольно вы дали правильное определение. Сами ответили на первый вопрос — кто я такой?
— Не думаю, чтобы невольно,— произнесла с расстановкой Сабина, опуская взгляд на свои изуродованные руки.— Я давно знала об этом.
— О чем?
— Что вы пишете стихи... Януш рассмеялся.
Он заговорил с легкой иронией и вместе с тем взволнованно.
— Тучи разбегутся, и засветит солнце. Распустятся цветочки, и защебечут пташки, все могилы в Пуще Кампиносской покроются сочной зеленью. И тогда на луг, поросший маргаритками, выйдет Орфей, он же Януш Мышинский... Выйдет с песней на устах, с лирой златою в руке, а товарищ Сабина ему заявит...
— Что она ему заявит?
— Ох, уж этого я вам не скажу. Не хочу вас огорчать. Но
не понравятся ей ни лира, ни песнопения, не будет она любить маргаритки...
— Вот уж неправда! —- вдруг воскликнула Сабина.— Вот уж неправда! Маргаритки должны цвести.
— Да. Но я буду писать стихи о войне. Сабина иронически улыбнулась.
— О войне писать очень трудно, друг мой,— проговорила она уже совсем приятельским тоном.— Знаете, как написал Тихонов об Испании:
Что не скажешь о жизни такой, Все не так, и не то, и все мало...
Вот так и о любой войне. Януш повторил:
— Все не так, и не то, и все мало...
— Слишком мало, мало, мало! — почти в исступлении произнесла Сабина.
— Чтобы говорить о войне, надо знать, где граница войны,— сказал Януш.
— То есть как? Что же собой представляет граница войны?
— Ну, война войной. Но наряду с этим человеку присущи такие инстинкты, которые далеко выходят за пределы военной проблематики... Вот об этом я и хотел бы знать.
Сабина испытующе посмотрела на Януша.
— Вы уж больше не пейте,— сказала она.
— Что вы! От этого только проясняется в голове. Меня взбудоражил визит к партизанам. Они всегда такие неприятные?
— Жизнь у них неприятная,— заметила Сабина.
— Вот оно что,— сказал Януш. А потом внезапно добавил:
— Жизнь вообще неприятна. Она ставит перед нами совершенно неожиданные вопросы.
— Например? Януш задумался.
— Например. Что-то случилось давным-давно, человек почти забыл о том, что случилось. И вдруг он начинает думать, что все было совсем иначе, чем ему казалось...
— Не понимаю,— сказала Сабина.
— Видите ли, есть одна вещь которая не дает мне спать по ночам. Я уже говорил вам, что Ариадна была совсем другая... когда я встретил ее много-много лет спустя. Подурнела, стала невыносимой, истеричной. Мы встретились в Риме... и...
— Захватывающая история,— довольно кисло произнесла Сабина, но Януш не заметил ее тона.
— И однажды мы стояли на Монте Пинчио, у самого края тротуара.— Не вставая из-за стола, он продемонстрировал, как это было, с помощью двух ножей и вилок.— Ведь я видел, что приближается автомобиль... Автомобиль ехал вот так! И тогда она сделала этот шаг.— Ножи с громким стуком выпали из его рук на стол, но Януш не обратил на это внимания. — Я мог ее остановить, схватить за руку. И ничего не сделал. Умышленно не сделал!..
Януш сидел на табуретке и не смотрел на Сабину. Женщина покачала головой.
— И охота же вам так фантазировать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203