— Ты никогда не говорила со мной так, мама,— сказал он. Оля огорчилась.
— Ах, дорогой,— сказала она грустно,— я так редко говорила с тобой.
Анджей успокоился. Потупил взгляд, опустив длинные девичьи ресницы. Краска сбежала с его лица. Официантка, собиравшая посуду с соседнего столика, восхищенно поглядывала на него.
— Это скорее моя вина. Это я с тобой редко разговаривал И как раз об этом я и хотел потолковать.
— Ты тоже что-то хотел сказать мне?
— Конечно. Я бы не назначал тебе свидания в кофейне... ради удовольствия. Ты не ходила со мной в кофейню.
— Это было не в моих правилах.
— Ну да, да, сегодня же торжественный день; я буду искренне говорить с матерью!
— Анджей, не смей так,— сказала Оля и прикрыла рукой его руку. Она почувствовала его костистый, напоминавший морского краба кулак, такой же, казалось, хрупкий, ломкий.
«Это рука моего сына»,— подумала она.
— Отчего наши дети всегда такие чужие нам? — вслух проговорила она.— Никогда и ничего о них мы не знаем.
Анджей удивился.
— Мамочка, — сказал он весело, — сейчас, пожалуй, не стоит философствовать.
— Это твоя рука,— сказала Оля, не выпуская руки сына,— да ведь на ней кровь.
Анджей посерьезнел и вытянул руку из-под ладони матери. Словно невзначай он спрятал руки под столиком.
— Ты об этом хотела говорить? — спросил он.
— А ты? — вопросом на вопрос ответила она.
— Я не о том.— Анджей, точь-в-точь как Геленка, надул губы.
— А о чем?
— Сейчас мне немного тяжело,— медленно начал Анджей,— когда ты начала так патетически, я испугался. Ведь я хотел бы сказать совсем просто. Я никогда не осмелился бы сказать этого...
Анджей замолк и, вытянув правую руку из-под стола, начал разглядывать свои ногти. Оля видела, как ему нелегко, но не в состоянии была помочь сыну, не зная, что он имеет в виду. Она смутно догадывалась, что собирается сказать ей Анджей, и немного страшилась этого.
Сын поднял голову и неожиданно прямо взглянул на мать. Его широко раскрывшиеся глаза были такие ясные и огромные, что Олю охватило волнение: Анджей сейчас был очень красив. С минуту он смотрел на мать с какой-то вызывающей сердечностью, словно чуточку — где-то в глубине души — подсмеивался над ней. Но очень нежно.
Потом он снова прикрыл глаза и проговорил немного запинаясь, как пани Ройская:
— Сегодня это можно сказать.
— Что? — с беспокойством спросила Оля.
— Да нет, мам. Я только хотел сказать тебе, что хорошо понимаю тебя. Ты хотела немножечко счастья в жизни? Правда?
Оля почувствовала, что ей делается дурно. Весь мир сжался в маленький холодный шарик, который она чувствовала под сердцем.
— Сынок,— почти умоляюще проговорила она.
Ей не хотелось, чтобы он касался этого. Но она знала, что
сын решил сказать все. Он еще раз взглянул на нее. И заговорил очень нежно, глухо, словно обращаясь к любимой:
— Не волнуйся, мамочка! Яне скажу тебе ничего плохого. Ведь ты же моя мать. А я взрослый мужчина. Я все понимаю. Не бойся,
Оля поднесла руку в перчатке к лицу. Ей хотелось спрятать за нею глаза.
— Успокойся, мамочка,— еще сердечнее проговорил Анджей,— на нас смотрят. Не расстраивайся,— а сам он расстроился,— я нарочно решил встретиться с тобой в кофейне, потолковать на людях.
— Анджей,— уже спокойнее сказала Оля,— о чем ты хотел говорить со мной?
— Пожалуй, вот и все,— вздохнул Анджей,— больше ни о чем.
— Этого мало,— печально улыбнулась Оля.
— Мамочка,— запротестовал Анджей,— но ведь это же очень много. Разве ты не понимаешь? Ты ведь догадываешься, как тяжело мне было сказать это.
— Что это?..
— Ну, что мы совсем не обижаемся на тебя. Для меня это очень тяжело, ты же знаешь, как я любил отца.
— Как любишь...
— Как любил. Не могу же я любить его теперь, когда он там, в этой своей Бразилии...
Поразительное дело — у Анджея хватило выдержки внешне спокойно, ничем не выдавая своего волнения, говорить, пожалуй, о самых сложных вещах, о каких только может говорить сын с матерью. А вот вспомнил отца, вспомнил о том, что тот их бросил, и голос его задрожал. Оля удивленно взглянула на него.
— Ты говоришь так,— сказала она,— как будто он виноват в этом.
— Да, правда,— согласился Анджей,— вы оба нас бросили. Но вашей вины тут нет. Вот о чем я и хотел сказать тебе, мамочка.
— Зачем ты возвращаешься к этому?
— Ведь это тема... от которой не уйти. Единственная тема, которая волновала меня в последние годы... кроме борьбы. Почему родители бросают своих детей?
— Вы так остро чувствовали это? И ты? И Геленка?
— И Антек.
— Что Антек?
— Ведь Антек потому и не вернулся в Варшаву, что не хотел повстречаться с этим человеком. С тем, кого мы встречали ежедневно.
— Пожалей меня, Анджей,— простонала Оля.
— Да, конечно. А может, в Варшаве Антек сразу бы и погиб? А так хоть пожил еще несколько лет, побыл с Анелькой... Разве можно предугадать все заранее?
— Зачем ты говоришь мне все это?— с отчаянием в голосе спросила Оля,— и как раз сегодня?
— Догадайся,— пристально взглянул на мать Анджей.
Взгляд его светлых глаз был спокоен и как будто хотел выразить что-то очень важное. А на его губах, таких красивых, узких, но слегка припухлых, блуждала улыбка. Чуточку ироническая и чуточку скорбная.
Оля протянула к нему руку, но он не подал своей. Теперь улыбка его стала заметнее. И печаль этой улыбки стала тоже заметнее.
— Догадайся,— повторил он.
Оля отпрянула и прижала обе руки к груди.
— Не может быть...— прошептала она.
— Тихо, мамочка, успокойся,— не спуская с нее глаз, проговорил Анджей.
— Когда? — только спросила Оля.
— В пять,— сказал Анджей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203