Вошел Анджей. Прямой и спокойный, собранный. Губерту почудилось, что даже уши у Анджея вытянулись по стойке смирно. Это все ремешок под подбородком.
— Губерт,— сказал он,— что ты делаешь? Идем. Эльжбета повернулась к нему, прервав пение на кварте.
— Твоя мама так хорошо это пела! Анджей подошел к фортепьяно.
— Разве моя мама хорошо пела? Правда? — спросил он.
— У нее был очень красивый голос,— ответила Эльжбета,— и все, что она пела, она пела с чувством. Все у нее получалось so innig.
— Innig! — с иронией в голосе повторил Губи.
— Ах, я помню,— сказала Эльжбета (Губерту она все еще казалась словно нарисованной),— как мы разучивали с ней эту фразу.— И она принялась напевать:
...imd die helle Freude zucket...
Слушая, Анджей по-собачьи склонил набок голову, но Эльжбета умолкла.
— Я совсем не знал маму,— отозвался Анджей таким тоном, словно заканчивал главу книги.
— Ну, идете? — крикнула Геленка из другой комнаты.
— Сейчас, — проговорил Анджей и щелкнул перед Эльжбетой каблуками.
— До свиданья.— Эльжбета немного театральным жестом протянула руку Анджею.— Твоя мама необыкновенная женщина,— прибавила она. Это прозвучало фальшиво.
— Губерт, возьми же какой-нибудь пиджак,— сказала Геленка в передней.— Эта кельнерская рубаха засияет в ночи, как звезда.
— Намокнет и потемнеет,— возразил Губерт,— дождь еще не перестал.
Они вышли.
Ребята стояли в подворотне в две шеренги. Костер уже погас. Было темно и холодно. Лиц разобрать было невозможно. Анджей вывел ребят и построил их перед домом на тротуаре. Дождь шумел ровно и спокойно. Мелкие капли со всех сторон хлестали выходящих, рубаха Губерта сразу же промокла.
Несмотря на дождь, танки на Шпитальной продолжали гореть. Раскаленные плиты брони то ярко вспыхивали, то меркли. И эти вспышки слабо освещали темную улицу.
— Куда ты их ведешь? — шепотом спросил Губерт. Его это не интересовало, но он вдруг очень захотел наклониться к Анджею, ощутить близость его плоти, почувствовать, что тот существует. В этом вопросе было и «прости» и «до свиданья». Но Анджей по-прежнему стоял выпрямившись.
— К гимназии Гурского,— ответил он.
Губерт повернул налево. Анджей остановил его.
— Будь осторожен, когда свернешь на Ясную,— предостерег он Губерта.
Геленка пошла прямо.
— До свиданья,— тихо сказала она и подняла руку. Но этого ее жеста никто уже не видел.
Анджей остался один. Было тихо и темно. Только раз кто-то выстрелил у Прудентиала. Ребята стояли под дождем в две шеренги Анджей вернулся к ним. Он чувствовал, что им очень не по себе.
— Ну, мальчики,— сказал он,— вперед, за мной!
Когда по улице Гортензия они подошли к гимназии Гурского, навстречу им внезапно грянул залп. Их поджидали.
VII
Едва Губерт, Анджей и Геленка скрылись в голубоватой темени дождливой ночи, разойдясь в разные стороны, в ресторане на улице Бодуэна появился Казимеж Спыхала. Двери на лестницу были открыты. Казимеж прошел несколько комнат, темных и освещенных, и наконец оказался в спальне Эльжбеты. Певица сидела на тахте, бессмысленно уставившись на пламя свечи, стоявшей перед ней на маленьком столике. Казалось, она позабыла обо всем на свете.
— Не было ли здеоь Анджея или Геленки? — спросил Спыхала.
— Да, да,— словно очнувшись ото сна, ответила Эльжбета,— только что ушли.
— Куда?
— Не знаю.
В этот момент со стороны гимназии Гурского донеслась стрельба.
— Вот видите,— сказала Эльжбета, делая неопределенный жест рукой.— Они, наверно, как раз туда и пошли, где стреляют. Анджей был в мундире.
— В каком мундире? — неприязненно спросил Спыхала.
— У него орел был на шапке,— ответила Эльжбета.
— Орел! — Спыхала пожал плечами.
— Не все ли равно, — сказала Эльжбета.— Вечно вы что-нибудь прицепляете к шапкам и стреляете друг в друга. Всегда!
— Кто мы? — Спыхала вышел из себя.
501
Вы, мужчины,— сказала Эльжбета. Она медленно поднялась с дивана, взяла свечку, переставила ее к огромному трельяжу и принялась поправлять на себе зеленый атласный халат. Сейчас она походила на мадам Баттерфляй.
— Зачем вы пришли сюда? — спросила она наконец.— Ваше место не здесь.
— Меня Оля сюда прислала. Она беспокоится о детях, говорит, они будут здесь.
— Оля?
В тоне, которым Эльжбета произнесла это имя, было и удивление, и презрение, и неприязнь. Спыхала вздрогнул.
— Она думала, что они зайдут сюда. Анджей частенько бывал здесь в последнее время.
— Он считал наш ресторанчик своей конспиративной квартирой.
Спыхала внимательно посмотрел на Эльжбету. В ее голосе, в необычном для нее лексиконе было что-то тревожное. Он подумал, что она пила.
— Пани Эльжбета,— сказал он,— что с вами?
Эльжбета отвернулась от зеркала. Молча показала па столик, за которым только что сидела. На нем стоял графин водки.
— Вы пили? — Казимеж утвердился в своих подозрениях.
— А что мне делать? — засмеялась.
— Пани Эльжбета! — огорчился Спыхала. Эльжбета набросилась на него:
— А что мне делать? Что мне осталось? Откуда вы здесь взялись? Вы должны быть сейчас в каком-нибудь штабе. В полной безопасности, когда другие гибнут.
— Я там, где надо,— холодно проговорил Спыхала.— Я заглянул на Брацкую, чтобы справиться о детях.
— Оля на Брацкой?
— О детях Оли. Оля на Брацкой. Одна панна Текла не вернулась. Дома никого нет.
— Здесь тоже никого нет. Все ушли, даже Генрик. Сидим тут, две старые женщины. Мне кажется, настала наша последняя спокойная ночь. Последняя для многих людей. Что вы натворили?
— Я? — холодно спросил Спыхала.
Его самого удивило, что он стоит тут и слушает эту теряющую рассудок женщину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203