В ноздрях у нее запах разложения – это разлагается ее смертное тело, гниет еще до того, как лишится жизни, и она про себя взывает к смерти, безжалостной, потому что она не приходит.
Лес, в котором деревья временами превращаются в женщин. Они насмехаются над ней, когда она пытается увернуться от хватающей ветви или найти проход между стволами, которые сдвигаются, преграждая ей путь.
Она спотыкается о камни, которые могучее море выбросило на берег; на берегу нет мягкого песка, он покрыт скалами, по которым очень трудно идти; скалы в зеленой и желтой слизи. Над головой проносится тень – какое-то крылатое существо, достаточно большое, чтобы поднять ее и унести, если захочет. Поэтому она прячется меж скал, руками закрывает голову, не надеясь остаться незамеченной.
А теперь под ногами песок – но не намытый водой – бесконечные пески, никаких следов или дорог. Тут и там ветер причудливо обнажает скелеты – животных или людей в проржавевших доспехах – или маленькие груды костей в гниющих тканях. По этой пустыне бежало большое войско, воины один за другим падали и умирали. Она спотыкается о стоящий в песке торчком щит.
Теперь не лес из деревьев-женщин, не скалы или песок – сплошная серость, в которой растут гигантские грибы, болезненно-желтые, иногда с ярко-красными шляпками на стройной ножке – они вздымаются над ее головой. И она не идет и не бежит, а прыгает, тело ее согнуто, трансформировано, и она даже не хочет взглянуть на свое отражение.
И все время так – она переходит из одного места в другое, всегда новое, некоторые яркие и прекрасные, другие темные и ужасные. И она понимает, что в каждом из них она жила – или будет жить. В каждом у нее обязанность, которую может выполнить только она, выбор, который только она должна сделать. Но она никогда не знает, в чем эта обязанность, каков этот выбор, потому что нигде не задерживается.
Наконец последняя сцена – она стоит на темном холме. Над ней ясное безоблачное небо – хорошо видны звезды – они кажутся гораздо ближе, чем обычно. Она замечает многие звезды, которых раньше никогда не видела. Звезды не неподвижны, они движутся торжественным маршем, образуют на небе круг, время от времени меняя свое положение. И наконец занимают те же положения, что и когда она впервые взглянула на них. Звездное колесо завершило оборот.
И тут ее охватывает тьма, но не пугающая. В ней тепло и уютно. В этой тьме она больше не видит снов.
Гвеннан проснулась. Окно спальни сплошь затянуто льдом, но дневной свет пропускает. Она взглянула на часы – восемь! Проспала, и теперь надо торопливо одеваться, поесть и бежать на работу. Навалил снег, но она слышит грохот снегоуборщика. Ред Андерсон, который держит снегоуборщик в своем сарае за городом, тоже направляется на работу. По крайней мере часть пути будет расчищена.
Зазвенел телефон: Ньютоны интересовались, все ли у нее в порядке. Она быстро успокоила их. Пол обещал попозже натаскать ей еще дров. Гвеннан так захватили мелочи зимней жизни, что они почти забыла свои сны. Более того, многие действительно совсем забылись, как обычно бывает со снами. Одной рукой она держала вилку, другой составляла список вещей, которые нужно запасти на случай непогоды.
Солнце светило слабо, когда Гвеннан пробиралась по сугробам к дороге. На небе снова появились тучи. Если пойдет снег, лучше ей закрыть пораньше и уйти домой.
Невдалеке пролетел снегоход, до Гвеннан в морозном воздухе донесся смех пассажиров. Девушка, бредя по заснеженной дороге, снова удивилась простоте и привычности окружающего мира. Все шире становится пропасть между нею, между тем, что заключено в ее сознании, и всем остальным. Она покачала головой. Никакой полуночной работы больше. Никаких необычных занятий. Она не смеет. Утром у нее бывали мгновение, когда знакомая кухня, все в доме казалось ей абсолютно чужим. То, что происходит с нею, опасно. Нет! Нужно положить этому конец. Она должна твердо держаться привычной жизни.
Реальность – это хруст снега под ногами, холод, жалящий обнаженные части лица между шарфом и вязаной шапочкой. Она Гвеннан Даггерт и только ею и хочет быть. Остальное…
Она почувствовала страх – что случится, если ее одержимость станет кому-нибудь известна? Большинство горожан и так считают ее странной, она это хорошо знает. И очень небольшое расстояние между странностью и признанием тебя душевнобольной. Она должна вести обычную прежнюю жизнь, как жила до этого водоворота снов и рассуждений.
Добравшись до библиотеки, Гвеннан приняла решение. Она быстро схватила цепь подвески, рывком сняла ее с шеи. Чувствовала, что если не освободится сразу, то никогда не сможет этого сделать.
Она теплая, нет, горячая, будто гневно предупреждает ее. Гвеннан взяла со стола конверт, сунула туда подвеску с цепью, запечатала. Конверт в свою очередь отправился в самый угол ящика. Она соберет все эти книги и отправит назад, туда, откуда их прислали. С этим она покончила, если хочет сохранить здравомыслие и нормальный взгляд на мир.
В этот день не очень много посетителей, но когда она в перерыв прибиралась на полках, зашел Джим Пайрон.
– Погода не очень хорошая. – Он стряхнул снег с тяжелых башмаков, потом сел на стул у двери, снял обувь и прошел к столу в толстых двойных носках. – Говорят, надвигается сильная буря. Как у вас с запасами?
– Сегодня возьму еще, – пообещала Гвеннан. – Я захватила с собой список. Пол Ньютон подберет меня в магазине и поможет с дровами.
– Я бы прихватил пару гроссбухов Кроудеров, если разрешите. Вы можете не открыться в понедельник. На вашем месте я бы закрыл немедленно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64