После паники Ларкин задумал объездить новых лошадей на место рабочих, и мужчины охотно собирались понаблюдать его работу.
Сторм, хотел он того или нет, уже занимал несколько привилегированное положение. Объездчики по достоинству оценили и его особый талант, и ровный характер, и постоянную готовность нести свою часть рутинной работы в стаде. Они охотно прощали ему некоторую замкнутость, в которую он, еще в Центре, закрылся, как в раковину. Жителям пограничья древняя планета, на которой зародился человеческий род, всегда казалась несколько таинственной. Гибель Земли стала для рассеянного по звездам человечества величайшей трагедией, и особенно сказалась она на прирожденных землянах. И это придавало Сторму в глазах жителей Арцора величавый ореол изгнанника.
По-настоящему он сблизился только с Дортом Лансином и Ларкином, даже, пожалуй, подружился. Дорт обучал его пальцевой речи туземцев и с удовольствием пересказывал ему предания норби, которые сам собирал все эти годы. Он испытывал к землянину глубокую привязанность учителя к талантливому ученику. А с Ларкином их связывали лошади, о которых тот мог целыми часами толковать у ночного лагерного костра.
Вот так он сошелся с Дортом и Ларкином, насколько он теперь вообще мог привязаться к кому бы то ни было, и даже полюбил их.
А вот Бистер, насколько он понимал, мог стать для него настоящей проблемой, с которой ему вовсе не хотелось разбираться. Не то чтобы Сторм боялся драки, к которой вполне могла привести эта неприязнь. Нет! Сторм легко угадывал в Бистере вздорного задиру и, несмотря на то, что тот был выше и тяжелее его, знал, что в честной драке он победит.
Если драка будет честной… Сторм под платком облизнул губы. Почему ему пришла в голову эта мысль? И почему его сейчас беспокоит то, что Бистер маячит у него перед глазами, словно ожидает чего-то? Сам Сторм никогда не рвался в драку, он, скорее, старался избегать неприятностей, пока необходимость не вынуждала встретить их лицом к лицу. Почему же он не хочет связываться сейчас с проблемой Бистера, если все равно рано или поздно ее придется решать?
Другой всадник поравнялся с Рейном, и красновато-желтая рука оторвалась на мгновение от поводьев из шкуры йорис и поднялась в знаке приветствия. Хотя у норби, как и у Сторма, нижняя часть лица была закрыта платком, землянин сразу узнал Горгола, юношу из нанятых Ларкином разведчиков.
– Много пыли, – туземец жестикулировал медленно и отчетливо, зная, что Сторм еще плохо владеет этим языком. – Сухая дорога…
– Облако с гор принесет дождь? – просигналил Сторм. Норби повернул голову, так чтобы видеть за плечом красневшее перед восходом небо на востоке.
– Будет дождь, будет слякоть… – ответил он.
Сторм вспомнил, что Ларкин опасался слякоти. Дождь, сильный и долгий ливень, какие были нередки в этой пустыне, живо расквасил бы всю землю на плоской равнине, превратив ее в опасное болото.
– Ты воин с птицей-тотемом, – утвердительно просигналил туземец. Этот норби ехал верхом с непринужденной грацией, незаметно подравнивая шаг своей некрупной черной с белым кобылы к размашистой рыси Рейна. Он так и ехал рядом с землянином, выполняя этот непростой маневр словно на параде.
Сторм кивнул. Горгол словно невзначай коснулся странных изогнутых предметов, висевших на шнурке у него на груди. Он тут же смущенно отдернул руку и снова начал разговор:
– Я пока не воин, только охотник. Я поднялся на Горный Пик и убил «злого летуна».
– «Злого летуна?» Я не из вашего мира, и я никогда о таком не слышал. Что это за «злой летун»?
– Огромный! – норби руками попытался показать размеры. – Птица… злая птица, – охотится на лошадей, охотится на норби… убивает!
Его большой и указательный пальцы соединились в знаке, выражающем внезапную и жестокую гибель, и когда он снова поднял руку, трофеи на его груди сухо щелкнули по его доспехам из шкуры йорис. Заинтересовавшись, Сторм протянул руку, складывая пальцы в знак вежливой просьбы. Парень снял шнурок и подал его землянину. Предметы на шнурке, очевидно, были птичьими когтями. Сторм представил для сравнения почти дюймовые когти Баку и понял, каким огромным было это создание. Каждый коготь был длиной с его ладонь от запястья до конца среднего пальца. Он протянул трофеи хозяину.
– Ты – великий охотник, – просигналил Сторм и несколько раз энергично кивнул, подчеркивая свое уважение. – Наверное, трудно было убить «злого летуна»?
Лицо Горгола до половины было закрыто платком, но все его существо просияло от удовольствия, когда он ответил:
– Я убил его вместо человека. Еще не воин, нет… но охотник.
«И очень этим гордится», – подумал Сторм. Конечно, если мальчик убил это чудовище, как он описывает, в одиночку, – а Сторм уже знал от Дорта, что праздное хвастовство совсем не в обычае у норби – он с полным правом может называть себя охотником.
– Ты – хозяин фравнов? – продолжил разговор норби.
– У меня пока нет земли и нет фравнов, – ответил землянин.
– Так стань охотником, убей «злого летуна», убей йорис, сними с нее шкуру…
– Я – чужак, – Сторм стал передавать еще медленнее, пытаясь выразить отвлеченные понятия. – Норби охотятся на своих землях. Пришельцы с дальних миров не могут там охотиться.
Охотничьи законы соблюдались строго. Землянин узнал об этом еще в Центре, а здесь, в космопорте, ему еще раз об этом напомнили. Объездчики могли убивать йорис и других хищных тварей, нападавших на скот. Но остальные животные, обитающие в горах или на землях туземцев, были под запретом для всех колонистов.
– Ты воин, имеющий птицу-тотем, – возразил Горгол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65