капитан Берг, плачущий по убитому Тетенборну; Тетенборн, стоящий на коленях перед Аделью; Адель, выводящая этого Мятлева на первую прогулку; этот Мятлев, пытающийся сквозь свои очки ослепить взглядом милосердную сестру Игнатьеву; и, наконец, Игнатьева, посылающая таинственные сигналы этому солдатику из несчастных; и, наконец, снова капитан Берг, спасающий милосердную сестру от посягательств пьяного насильника!
Шел дождь пополам со снегом, и уныние в природе было невыносимым. И комендант крепости говорил ему усталым шепотом такое, что доктора сотрясала дрожь… да может ли это быть?… Эту Игнатьеву разыскивают как преступницу! Так ведь капитан Берг сам лично… А патриотические чувства?… Уже прибыли из Петербурга ее арестовать?! А скорая свадьба?… Что же это такое?! И перед глазами доктора проносилась его глупая жизнь, проспиртованная, постылая, в которой все было плачевно и шатко, и даже это унизительное чаепитие с милосердной сестрой Игнатьевой, когда она направляла на него своей худенькой ручкой тяжелый пистолет… И эти тихие, шелестящие голоса, предупреждающие его, предостерегающие, и, наконец, подсмотренное им там, в палате, однажды, что может только присниться, чего не может, не должно было быть в этой дикой, грязной передовой крепости…
«Уехать! – подумал он, бредя от коменданта к госпиталю. – К чертовой матери! Пусть оно все как оно само хочет, само, само… без моего участия!…»
И вот тут–то и подошла к нему милосердная сестра Игнатьева и спросила, сверля его холодными (для него холодными!) глазами, когда, мол, можно вставать этому несчастному… И он ответил, едва сдерживаясь, чтоб не закричать, что, мол, когда нужно будет, тогда и встанет, или что–то в этом роде. Она покорно кивнула и хотела было отойти, но он ее остановил.
– Послушайте, – прошипел он, задыхаясь, подойдя к ней вплотную, – мне нужно… я должен вам сказать… впрочем, это можно у меня дома… по пути… Скорее!…
– Хорошо, – покорно согласилась она и усмехнулась при этом.
– Да вы не думайте ничего такого… – рассердился он, – скорее, идемте! Еще усмехается! – И с ужасом подумал: «Бедная, бедная…»
Она успела захватить с собой свою холщовую сумочку и они отправились. «Вот дура! – подумал доктор. – Разве эта штучка может спасти? Вот дура!…» Он посмотрел на нее: она была бледна, но шла легко, не отставая.
– Ну, говорите! – крикнула она.
– Скорее, скорее, – хрипел он, – потом, там… я ведь не на чай вас зову… Потом, потом, деточка…
Грязные тяжелые брызги разлетались из–под их ног. Редкие прохожие оглядывались с удивлением и страхом на эту несовместимую пару, несущуюся с вытаращенными глазами неизвестно куда, несмотря на дождь со снегом, войну с горцами, войну с турками, несмотря на угрозы французов и англичан, несмотря на военные неуспехи; несущуюся неизвестно куда со своими маленькими негосударственными невзгодами…
У самого докторского дома стояла бричка. Из нее выскочил незнакомый адъютант и загородил им дорогу.
– А я за вами, – сказал незнакомец тихо, – я было в госпиталь заехал, да мне сказали, что вы с господином доктором отправились… и дорогу указали…
– Нет, нет, – выкрикнул доктор, – ступайте, там и ждите… у нас дело… Что за мода? Адъютант рассмеялся.
– Госпожа Ладимировская, – сказал он, – у меня дело к вам, – и повернулся к доктору спиной.
– Господи, – сказала она, – как вы все одинаковы! – и то ли засмеялась, то ли всхлипнула.
– Прошу вас, – сказал адъютант, не обращая внимания на доктора, – пожалуйте в экипаж.
– Мне надо, – сказала она, прижимая кулачок к губам, – кое–что… там, в госпитале, кое–что должна…
– Все в свое время, – сказал адъютант, – сначала надо заехать в канцелярию, а уж потом…
Она растерянно кивнула доктору и покорно полезла в бричку, и было слышно, как похрустывают крахмальные манжеты.
…Доктор расползался на стуле в своей комнате, в одиночестве, и пил маленькими торопливыми глоточками. Уже все почти успело потускнеть и ослабнуть, но лицо милосердной сестры Игнатьевой не тускнело. Оно маячило перед ним, словно чудом уцелевший цветок, последний, осенний, в декабрьском голом саду.

85

«…декабрь, 20, 1853 года…
…Он рыдал передо мной. От него пахло спиртом и луком. Хотелось отбросить его с отвращением, выбить из–под него табурет, а я сказал: «Не уходите», ведь он был последним, кто видел Лавинию. Я ничего не мог понять в чудовищной тарабарщине, которую он выпаливал, пользуясь тем что мы в палате одни. Дикая, фантастическая смесь проливалась на меня. Она состояла из эпизодов его собственной жизни, перемешанных с видениями последних дней. Там было все: и скорбный лик этой недоступной милосердной сестры Игнатьевой в роли государственной преступницы, и капитан Берг в роли жениха, и какие–то петербургские пощечины, канцелярские разоблачения, и утраченные надежды, и давно погребенные чувства, которые оказались живыми… «Жизнь прожита, жизнь прожита, – повторял он, – остался единственный цветок в декабрьском саду, но его заносит снегом! Снегом!… Жизнь прожита…»
Кстати, и моя жизнь прожита. Если к известной формуле Питкевича сделать поправку на условность времени и на экзальтацию, то «завтра меня убьют». Кто же они, бездушные разрушители наших иллюзий? Где они обитают – во дворцах ли, в хижинах ли? В мундирах они или в цивильном?… «Холщовый мешочек у ней в руках оттопыривается, – бубнил доктор, –…вдруг, думаю, нажмет, и он грянет в самую грудь…» Тут я догадался, что благородный лефоше искренне старался хоть однажды выручить господина ван Шонховена из беды… Ни он, ни Барнаб Кипиани, ни князь Приимков – никто не властен нас соединить!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196