Только слабость - руки не поднять.
Вдруг Вера Багреева зайдет навестить. А может быть, приснилось... А может быть, и не приснилось...
КАРТОШКА
- Конечно, - говорит Маракушев, - без картошки мне нельзя. У меня четверо... Гы-гы... - И говорит Шулейкину благодушно: - Вот этот участочек мне подходит...
- Видите, как хорошо, - улыбается Шулейкин. - А в прошлом году вы все кричали...
- Гы-гы.. - говорит Маракушев, - чего вспоминать...
- А вы помните, как в прошлом году кричали? - говорит Шулейкин.
- Ну чего вспоминать, - говорит Маракушев. Шулейкин на плане участков делает пометки карандашом. Клара Ивановна записывает в блокноте.
- Мне бы вот этот участочек, - кто-то из учителей тычет пальцем в план.
- Вам ведь уже выделили, - говорит Мария Филипповна, и губы ее белеют.
- А мне бы вот этот, не этот, а вот этот...
- А у меня самый худший в прошлом году был, - смеется Виташа, - вот уж теперь я разговеюсь!
- А вам, Виктор Павлович, - говорит Шулейкин, - остается прошлогодний.
Картошка бессловесна? Это предрассудок. Виташа кричит. А перед моими глазами возникает желтоватое тело картофелины. Она таращит свой глазок. Кожура лохмотьями колышется на ее теле...
- Тише, - говорит Клара Ивановна и кивает на дверь учительской. - Там ведь учащиеся. Тише.
- Что тише? - говорит ей кто-то из учителей. - Себе лучший кусок забрали, а теперь - тише...
- Да с какой стати я опять ту же самую дрянь брать должен?! - кричит Виташа.
Он стоит у стола. Его растоптанные латаные валенки отбивают какой-то незнакомый танец.
- У меня тоже, разве это участок? - говорит Мария Филипповна словно сама себе. - Две березы посредине. Самый что ни на есть плохой участок...
- Давайте поменяемся, - говорит кто-то.
- А где у вас?
- У пруда...
- Ишь вы какой, - говорит Мария Филипповна. - Деловой какой!..
Шулейкин сидит, наклонив голову. Он делает вид, что углубился в план. У Клары Ивановны испуганное лицо. Растерянная улыбочка дрожит на губах.
- Тише, - просит она, - ну как вам не стыдно!
Желтая картофелина отскакивает от одного к другому. С нее срывают последнюю одежду. Она размахивает руками, пытаясь отбиться.
- Дверь, - говорит Шулейкин. - Закройте же дверь!..
А меня это не касается. Меня это не касается... А картофелина (еще сырая, еще не родившаяся даже) кричит душераздирающе.
- Перестаньте кричать, - морщится Шулейкин.
- Да перестаньте же,- почти плачет Клара Ивановна.
- Вы же учитель, - говорит Шулейкин.
- А чего же вы несправедливости...
- Что?
- Несправедливую...
- Что?
- Да дайте договорить! - кричит Виташа.
- Ну договаривайте, - мягко говорит Шулейкин, - ну договаривайте, пожалуйста...
- Ну? - говорит Клара Ивановна.
- Да брось ты, - говорю я Виташе. - Из-за картошки какой-то...
- Как не стыдно, - говорит Маракушев.
- Ты-то уж молчал бы, - говорит ему Виташа. - Мне бы твой участок...
- Гы-гы, - говорит Маракушев и уходит из учительской.
- Не умеют себя вести, - говорит Мария Филипповна и уходит следом.
И все расходятся постепенно. Только Виташа остается и я.
- Ну ладно, - говорит Виташа, - я ему припомню. Я о нем кое-что знаю... Ну ладно...
А в дверь учительской заглядывает Саша Абношкин.
- А тебе-то еще чего? - поворачивается к нему Виташа.
- А я не к вам, - говорит Саша.
И это как плевок. А мне хочется рассмеяться.
- Ты давно здесь стоишь? - спрашиваю Абношкина.
- Нет, - говорит он и краснеет.
И иду к нему туда, в коридор. Я ухожу совсем далеко. Но всё маячит перед моими глазами распростертая картофелина в изодранной кожуре...
ВДОЛЬ ПО УЛИЦЕ
Нас подобралась прелестная компания: председатель колхоза Абношкин, Шулейкин, Виташа, Мария Филипповна и я...
Мы идем на заём подписывать!.. Был я студентом, был я черт знает чем... Теперь включили меня в комиссию.
- Как это - чего тебе делать? - говорит председатель Абношкин. - Мы, стало быть, идем по избам... Все... Ну, стало быть, заходим...
- Да что он, не знает, как на заём подписывать? - говорит Виташа.
- Надо научить человека, - мягко говорит Шулейкин.
- Вы знаете, - говорит Мария Филипповна, - это очень просто. Значит, так...
- Да бросьте вы, ей-богу! - смеется Виташа. - Он вас разыгрывает, а вы...
- Я не разыгрываю, - говорю я.
- Послушай, - говорит Абношкин, - пойдешь - всё увидишь, как и чего. Надо, главное, чтобы все побольше подписали.
- Ну, у нас все сознательные, - говорит Мария Филипповна белыми губами.
Шулейкин подбородок теребит. Виташа на дорогу сплевывает.
- А может быть так, что не захочет кто-нибудь? - спрашиваю я.
- Ну что вы, - говорит Мария Филипповна, - мы же не себе собираем...
- Ну а если?
- Вот, ей-богу, сколько вопросов! - смеется Виташа. - Ты-то сам подписался?
- Люди ведь понимают, на что они деньги дают, - мягко говорит Шулейкин.
А впереди - Васильевка. Чернеют ее избы... Сейчас мы перебираемся через овраг, потом узкой тропинкой между двумя усадьбами - и улица... Я член комиссии. Мне, наверное, придется молчать. Мне, наверное, придется молчать, потому что ну что я скажу? Они это делают не впервые... Хорошо, я буду молчать. Я погляжу на них, как они это делают.
Нюра Осипова открывает нам дверь, а сама уходит в избу. Даже не здоровается. И мы молча идем за ней. У нее там ребенок по полу ползает. Маленький мальчик в ситцевой рубашке. Красный ситец с белыми рыбками.
- Ах ты, маленький, - говорит Мария Филипповна, - иди-ка сюда, иди-ка...
- Он ходить не может, - говорит от печки Нюра.
- Что ж это ты, молодой человек? - спрашивает Шулейкин. Он пальцем щекочет мальчика за ухом. Мальчику смешно. Он смеется беззубым ртом. Тянется к Шулейкину. И белые рыбки начинают плескаться в красном море...
- Ну вот, Нюра... - говорит Абношкин.
- Чего - ну вот?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22