И все же...
И все же не все законы писаны на земле. Эдарт о сем
ведал и не раз видел тому подтверждение. Он сдержит свое
слово, но только свое. Кто помешает иному человеку, не
обремененному ни клятвой, ни положением, свершить
возмездие? Пока киммериец слаб после пыток, пока опьянен
нежданной свободой.
- Снимите с него оковы, - приказал вельможа.
Когда варвар, растирая затекшие руки, уже направлялся к
выходу, он не удержался и спросил:
- Ты не хочешь поблагодарить меня, северянин?
- Нет, - отвечал Конан, - ты только исполнил то, что
обещал именем Митры. Да и что тебе благодарность "поганца"?
Я припомню твои слова, светлейший, а ты не забудь: что
отдал мне Шадизар на две луны.
Когда варвар вышел, глава стражи подозвал очухавшегося
Аббаса и отдал короткий приказ. Десятник хищно осклабился и
выскользнул за украшенную богатым орнаментом дверь залы.

* * *

Размахивая полупустым кувшином с вином, одолженным в
духане Тааз-аки, Конан брел по узкой улочке Пустыньки. Ноги
его заплетались, он шатался так, что стукался о стены
домов, из которых за его спиной высовывались испуганные
лица обитателей. Узнав киммерийца, да еще пьяного вдрызг,
обитатели поспешно захлопывали двери и задвигали засовы, а
иные и ставнями прикрывались - от греха подальше.
Когда фигура варвара скрылась за углом, на улице словно
из-под земли возникли трое в черных плащах с капюшонами,
закрывающими лица.
- Там тупик, - сказал один из людей, отличавшийся от
своих спутников грузным телосложением и уверенностью
движений, - попалась птичка!
Все трое устремились и свернули за угол.
Там, действительно, был тупик, грязный, заваленный
мусором. Но рассмотреть толком сей унылый закоулок
Пустыньки двое не успели: человек, притаившийся возле
стены, сделал два молниеносных выпада, и его нож дважды
напился крови.
Третьему преследователю нападавший железной рукой сдавил
горло. Тот забился и захрипел, капюшон упал, открыв толстое
посиневшее лицо с выпученными глазами.
- Что Аббас, пора тебе нергалье отродье на вкус
попробовать, - сказал его противник, - дождешься на Серых
Равнинах, привет передавай.
Десятник так и не понял, откуда у Конана взялся нож. Он
следил за киммерийцем от самого дворца и уверен был, что
после ночи в подвале тот едва переставляет ноги, а когда
варвар хлебнул вина, Выбей Зуб и вовсе решил, что справится
с ним без особых хлопот.
Сейчас он понял, как жестоко ошибся: рука, сжимавшая его
горло, была словно из стали, а синие глаза смотрели ему в
лицо с холодной ненавистью. Он почти безучастно, словно
убивали кого-то другого, смотрел, как острая сталь,
поворачивается, входит ему в живот, и поднимается лезвие,
вспарывая плоть, и наливается алым ткань рубахи... Потом в
глазах вспыхнули огненные круги, и мир померк для него
навсегда.
Отшвырнув безжизненное тело, Конан перешагнул через
поверженного врага и направился сквозь лабиринт улочек к
лачуге Шелама. Он не был уверен, что застанет его там, но Ши
сидел за свои убогим столом, двигая по выщербленным доскам
золотые монеты.
- Деньги считаем? - сказал киммериец, входя через низкую
дверь.
Ловкач вскочил, радостно всплеснул ручонками и полез
обниматься. Конан толкнул приятеля на лавку и уселся сам.
- Друг, - зачастил Ши, ерзая тощим задом, - а я слышал,
упрятали тебя собаки эдартовы, в подвалы упрятали и Выбей
Зуба напустили... Сам он и хвастал в казарме, а стражники по
всему городу разболтали. Как же ты вырвался из лап
аббасовых?
- Так и вырвался, - сказал варвар, - Аббас же лапы
откинул. Ты лучше скажи, что сталось с нашими верблюдами?
- Какими верблюдами? - Ши наморщил узкий свой лобик,
силясь вспомнить. - Ах, верблюдами! Продал я их, киммериец,
как есть продал. Барыш вот как раз делил поровну - а ну,
думаю, вернется тигр моего сердца, надо его долю
припрятать. Только трудная задача вышла: двести тридцать и
еще пять золотых никак пополам не делятся.
- Что-о?! - взревел Конан. - Двести тридцать пять монет
за табун верблюдов? Удавлю, крыса! Куда остальные спрятал?
Ловкач привычно нырнул под стол, откуда и пропищал
обиженно:
- Почему двести тридцать пять? Я кольцо Флатуна загнал,
нам от кривого Дамара еще пятьсот причитается.
Конан знал кривого Дамара, скупщика краденого, который
был кое-чем обязан киммерийцу и на обман вряд ли решился
бы. Поэтому варвар милостиво разрешил Шеламу выбраться
из-под стола и велел поведать, что случилось с ним после
того, как они расстались у колодца на аренджунской дороге.
И Ши поведал, что гнал верблюдов во весь дух, и все
было бы хорошо, если бы белая потаскуха не увела половину
стада куда-то в одной ей ведомые края, не желая, очевидно,
делить первенство с вожаком, которого подгонял Ловкач.
Сказывают, белые верблюдицы только в Вендии случаются, так
она не иначе туда и подалась, чтоб ноги ее отсохли...
- Да, - сказал Конан, склоняясь к тому, что Ши навряд
ли станет ему врать, побоится, - убежал твой дом
аренджунский вместе с женами и наложницами. Но остальных-то
ты продал?
Ловкач подтвердил, что остальных продал, и не
где-нибудь, а в Усмерасе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21