он совершенно теперь не боялся! И порнопродукция, к которой он безусловно имел отношение, волновала его даже больше, чем дело, по которому он мог получить, как я полагал, значительно более серьезное обвинение! Ведь подготовка и засылка в прошлое темпонавта с программой, не утвержденной комиссией ООН, расценивалась бы как преступление против человечества!– С этим, – сказал я, показывая на кассеты, – мы еще продолжим, не отчаивайтесь…– Думаю, что с вами мы больше не увидимся, инспектор! И вообще ищите, дорогой мой, другую работу! – заявил он, поднялся, встряхнул искусственной шевелюрой и вышел вон из моего кабинета – пришедший в себя, исполненный презрения, вздорный, уверенный в собственном величии. Впрочем, из управления красиво уйти ему не удалось, потому что дежурный полицейский, ни слова не говоря, завернул его обратно.– Вы забыли сказать «до свидания», – сказал я ему, расписываясь на пропуске. Он промолчал, высокомерно вздернув подбородок. Я же, несмотря на несомненный успех – удалось зацепиться за следующее звено! – после его ухода некоторое время боролся с приступом неуверенности. В чем-то К. П. меня переиграл. Но в чем? Ищите, говорит, другую работу… Нет, господа! Менять работу я не собираюсь. И если в расследовании наметился успех, надо его развивать. 7 Фамилия, которую назвал мне К. П., чем-то смутно была мне знакома. Я вспомнил: когда-то у меня был сокурсник с такой фамилией. Вернее, так: когда-то я был сокурсником человека по фамилии Ользевский. Да, именно так – некоторое время я с ним вместе учился. Это было не самое лучшее воспоминание, потому что Ользевский закончил весьма модный и престижный тогда факультет весьма модного и престижного университета. Впрочем, это было действительно очень серьезное и сильное учебное заведение, и Ользевский, мой недолгий друг и удачливый соперник, закончил его блестяще, получив степень магистра, а я – нет. Не закончил. Не смог. Не потянул. Оказалось, что электронное квазимышление, как и вообще кибернетика – это не для меня. Казалось бы, ну и что? Но вспоминать об этом мне не хотелось. Поэтому я предпочел думать. Что этот Ользевский и тот, знакомый, просто однофамильцы и не имеют друг к другу никакого отношения.Однако это были не однофамильцы. Оказалось, что это именно Марк Ользевский, и когда я, найдя его хозяйство в одном из корпусов ИАВ, вошел и поздоровался, он сразу узнал меня:– Сбитнев? Привет. Сколько лет! Где же ты сейчас обретаешься? Ребята, мы вместе учились, – представил он меня своим коллегам.Коллеги были как коллеги: патлатые, бородатые, в белых халатах, все как один обтянутые неизбежными синтетическими лосинами; они курили; один при этом устроился на подоконнике, другой на столе, третий подпирал двери, и только Ользевский сидел, когда я вошел, на предмете, специально построенном как опора для седалища.– Психоник? Программист? Электронщик? – осведомился тот, который с подоконника, а поскольку я промолчал, Ользевский пояснил:– Да нет, ребята, Сбитнев… э… недоучился… Так уж получилось. Он решил переменить специальность. Ты ведь спортсмен? Э… Сбитнев всегда славился во всех видах спорта.Он хотел, назвать меня по имени, но забыл, как меня зовут. И это мне помогло. Я действительно занимался спортом и в честной борьбе не раз приносил пользу своей команде. Но никогда, ни разу не был чемпионом. Коллеги заржали, когда он сказал, что я славился во всех видах спорта, и это тоже мне помогло.Они все сейчас с интересом глядели на меня. Наверно, подумал я, у них плохо с развлечениями. Работы у них, наверное, много, поэтому они так заинтересовались недоучившимся сокурсником их коллеги и, как я понял, шефа. Ользевский был начальником отдела.– Я пришел к тебе, Марк, по делу, – сказал я излишне сухо. – Нам надо поговорить.– Да бог с ним, сразу о деле! Успеем! Садись, сейчас ребята подымят и разойдутся. У нас было маленькое, понимаешь, совещание. Так сказать, мозговая атака… Ты ведь не забыл, что это такое? Помнишь наши семинары?– Да, – сказал я, – не забыл.Увы, я их помнил, наши семинары. Помнил, как светлая голова Ользевский легко и просто предлагал решения и сам, в свою очередь, ставил проблемы и проводил мысленные эксперименты, и постоянно острил, и часто впопад, и часто – над тугодумом Сбитневым, и как все хохотали – надо мной. Я понимаю, что в любом маленьком коллективе обязательно должен быть и лидер, и козёл отпущения. Однако мне и сейчас было неприятно вспоминать, что Ользевский был лидером… а я – вторым в упомянутой табели о рангах.– Да… а… где ты работаешь?Он опять хотел назвать меня по имени и опять не вспомнил.– Я работаю в полиции, Марк, – сказал я.Он искренне удивился. Остальные оживились. Остальным показалось, что это интересно. Их явно томил сенсорный голод.– Полицейский… – протянул Ользевский с искренним изумлением. – Ну, брат… Ну, такого я еще не слышал. Всяко бывает, конечно, не всем же, в конце концов, заниматься – ну ее к богу! – психоникой… – Он остановился, закурил и протянул пачку мне. Я, разумеется, отказался.Это немедля возымело действие. Видите ли, было существенно – курю я или нет, так как в очередной раз по всему миру шла мощная антиникотиновая кампания, и, как всегда, интеллигенция фрондировала.– Он спортсмен, ему нельзя, – сказал тот, что с подоконника.– Он полицейский, – возразил второй, – но им, наверное, тоже нельзя.– А разве для полицейских это вредно? – осведомился первый.– Ну конечно, – сказал самый патлатый. – Ведь курение приводит к импотенции, а полицейскому импотентом быть не положено.Долгим взглядом обведя всех троих, я повернулся к Ользевскому, который удобно расположился в кресле, вытянув ноги, и пускал дым кольцами, сквозь которые затем давал резкую сильную струю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41