- Конешшно...
- Много ли там? На двоих все равно не хватит.
- Потом мошно ище шбехать, - подмигул мужичонок, обращаясь
уже к сердцевине моего бумажника.
- Не хочется что-то, - признался я.
- Да шо ты, мушик, как не швой, не шоветшкий, шо, а? Ишо
мошно шбехать, а?
Я покачал головой.
- Не хочется.
- Вот ведь патлюха, - разозлился мужичонок, на всякий случай
снова похлопав себя по груди: наверное, таинственный сосуд
своим непреложно-объективным присутствием его подбодрил, подвинул
на подвиг, так сказать. - Шбехать не хошет. Я шам бы шбехал,
хнилушха ты, шам бы...
Постепенно распаляясь, он принялся громко и вычурно материться.
Причем, дефект речи придавал его ругани определенное,
достаточно забавное своеобразие. Я с удовольствием слушал. Хотя,
кажется, из всего вагона удовольствие получал я один: остальные
пассажиры, первоначально со старанием избегавшие смотреть
в нашу сторону - нормальная реакция нормальных граждан на
появление выпившего соседа - теперь часто оглядывались, брезгливо
морщась.
Мужичонок придвинулся ко мне почти вплотную, потрясал
теперь неумытым кулаком у меня перед носом. Речь его становилась
все более бессвязной, а интонации - все более угрожающими.
Я сдерживался. Мне было интересно, как поступят мои
топтуны.
Наконец один из них, вельветовый, встал и направился
прямо к мужичонку. С ходу он подцепил его за воротник и потащил
к выходу. Все произошло настолько быстро, что мой хмельной
собеседник даже не сразу осознал, что уже не сидит на лавочке,
а спиной вперед почти волоком продвигается по вагону.
Он продолжал бы свою пламенную речь, но все-таки до него наконец
дошло, он замолчал и предпринял достаточно целеустремленную
попытку вырваться. Этого у мужичонка не получилось:
вельветовый держал крепко.
- Э-э, ты шо-о, ты шо-о?! - завозмущался мужичонок, упираясь
в пол непослушными заплетающимися ногами.
Вельветовый вытащил его в тамбур и, наверное, что-то там
такое предпринял, потому что мужичонок заткнулся.
Очень вовремя электричка сбавила ход - станция. В тамбуре
завозились, и когда после объявления: "Посадка закончена.
Осторожно, двери закрываются!" - она снова тронулась, я увидел
лежащего на перроне мужичонка, медленно с трудом шевелящего
руками и ногами. Совсем как черноморский краб, выброшенный
на камни высокой волной. Вельветовый, вытирая платком руки,
вернулся из тамбура на свое место. В вагоне вздохнули свободнее.
Ясно... Еще и телохранители. Это меня устраивает. Проще
будет договориться.
В Ораниенбауме я вышел и дождался поезда, идущего в Калище.
На часах было 21.14.
В калищенской электричке мне повезло сделать еще одно
открытие. Где-то минут через пятнадцать после отправления в
вагоне появились две дородные не первой молодости дамы с намерением
проверить билетики. У меня билет имелся, а топтуны
взмахнули красными книжечками, потому были прощены.
Это же элементарно, Ватсон, подумал я, раскрывая свой
блокнот.
От "КГБ" к Иглу я провел две уверенные, хоть и кривые
стрелки. Схема усложнилась еще больше, но теперь это меня
обрадовало: как-никак я знаю, с кем придется иметь дело. Я
был очень доволен.
Вечерело. До белых ночей рукой подать, но в середине
мая без темноты еще не обходится. Это меня тоже устраивало.
В такое время дня на перегоне между Ломоносовым и Лебяжьим
не особенно много народу: главный контингент высаживается
в Ораниенбауме - и электрички, следующие дальше, заметно
пустеют. Так было и сейчас. В вагоне кроме меня и топтунов
обосновалась еще только компания из пятерых молодых
парней, вздумавших чего-то посреди рабочей недели отдохнуть
в пригороде с ночевкой.
Вели они себя шумно, жизнерадостно. Звенели бутылками,
набирая "разгон". Топтуны: что бородатый, что вельветовый - посматривали
в их сторону с неприязнью. Мне
же ребята понравились. Я и сам был не прочь ехать сейчас куда-о
с друзьями, предвкушать удовольствие ночи у костра, беседы
за чаркой хорошей водки, над углями - ароматизирующие
уксусом, специями, лучком, пропитываемые дымом шашлыки, жир
стекает и шипит, на небе - россыпь знакомых созвездий, а вокруг - лес,
и рядом - журчание речки (не речки - ручейка). И
главное - нет всех этих забот, нет рассчитываемого наперед
плана, нет бредовой игры, в которую втянут не по своей воле,
нет страха перед возможностью ошибиться, сказать или сделать
что-нибудь не то, и страха перед возможностью расплачиваться
за эту ошибку кровью своих близких.
Ночевка, костер, лес и звезды над головой - как далеко
это вдруг стало от меня, недостижимо, словно чья-то злая воля
в один момент перекинула меня, вырвав из привычного быта,
забросила на Марс, холодную, кроваво-красную планету бога
войны, ТУДА, куда я дал себе зарок никогда больше не возвращаться.
И снова законы войны управляют мной, снова приходится
шагать по кромке, пригибаясь под порывами злого ветра. Под
рукой - оружие, и лица встречных расплываются, бледнеют, покрываются
системой концентрических окружностей: мишени, а не
лица...
Наконец, Лебяжье. Здесь я, как и предполагалось, вышел,
убедился, что ближайшая электричка из Краснофлотска проходит
через сорок минут, уверенным шагом направился с платформы в
первый попавшийся подлесок. Времени на разборку с топтунами
более чем достаточно.
Как и следовало ожидать, они устремились за мной. Я прошагал
с километр по вьющейся в окружении хвойно-лиственной
растительности тропинке, а потом очень так демонстративно шагнул
в кусты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56