И коглбп – незон был цел. Только немного болели бока, ныла сгула.
Но это были мелочи. Важным было иное: в камере стоял какой-то зудлизый, неприятный шумок. Он просто вытягивал нервы из тела. Иван оторвал лицо от ладоней, от синтокона. И увидел двух типов в серых балахонах, серых сапогах и кругленьких шапочках на головах. Они стояли в углу, раздвинув руки, удерживая в них что-то похожее на тончайший невод. Внутри невода было сияние, зеленоватое, тусклое, неровное… И в этом сиянии бился а мучительнейших судорогах карлик Цай ван Дау.
Иван оцепенел. Но замешательство длилось недолго.
Серые не успели даже голов повернуть к нему, как уже лежали на полу с вывернутыми руками. Осевший невод утянул за собой свечение. Цай вывалился из его тенет и рухнул замертво. Рядом с ним упал и сам Иван – последние силенки ушли на рывок, на усмирение незнакомцев.
Лишь через полминуты Иван сумел пошевелить языком и спросил у очнувшегося Цая:
– Кто это?!
– Дерьмо! – коротко ответил ван Дау.
– А это? – Иван кивнул в сторону невода.
– А-а, вот это знатная штуковина, – заулыбался горько и двусмысленно Цай, – ку-излучение не портит ни кожи, ни мяса, но ощущение такое, будто тебя поджаривают и снаружи и изнутри. А ежели эту мерзость пропускают сквозь позвоночник, Иван, лучше и на свет не рождаться!
– Ясно!
Иван понемногу приходил в себя после переброса.
Силы возвращались не сразу, но возвращались. Он еще полежал немного, потом поднялся, подошел к серым. Те пребывали в полузабытьи, только стонали и чуть шевелили вывернутыми из ключиц руками.
– Не слишком я с ними… э-э, грубо? – спросил Иван.
– Да нет, ничего, не слишком, – развеял его сомнения карлик Цай. – Ежели где чего лишнее нужно, это уж по моей части.
Он тоже медленно оправлялся, приходил в себя.
Встал, подошел к одному из серых, вытащил у него из кармана балахона трубочку с шариком, направил ее на одно тело, потом на другое, полыхнуло сиреневым полыхом… и ничего на полу не осталось.
– Зачем?! – растревожился Иван.
– Да ладно, не беспокойся, – осадил его карлик Цай, – этого дерьма в Синдикате хватает.
– В Синдикате? – переспросил Иван.
– В нем самом.
– Ты отрезал все дороги назад!
– Они у меня давно отрезаны, Иван.
Цай ван Дау снова присел в углу палаты-камеры, пригорюнился. От стражей он ушел. А вот от себя да от этого русского Ивана никуда не уйдешь. Прощай, планетка с голубыми кактусами и зелеными тюльпанами, прощай, тихая спокойная старость!
– Я слишком рано пришел, – вдруг начал оправдываться Иван. – Обещал в тот же час и тот же деньКарлик рассмеялся, и снова из дыры во лбу потекла у него черная кровь, снова растрескались узкие губы, обнажая воспаленные десны. Цай был болен, давно и неизлечимо болен. Но его железной воле, его выдержке могли позавидовать многие.
– Ты, Иван, не рано пришел, – сказал он, – совсем не рано, ты чуть не опоздал. Еще бы три минуты, и здесь никого бы не осталось, они уже кончали меня наказывать. Понимаешь, они все время меня наказывают, чтобы я ни делал, я вечно наказанный. Синдикат заработал на моих мозгах сотни миллиардов, а я все виноват! Так вот, они же собирались уводить меня с собой… и тут ты заявился, а, точнее, очухался.
– Неважно. Я о другом хотел сказать, – продолжал Иван, – я еще не везде побывал, Цай. И ты должен меня понять. Ты чуть не отдал Богу душу из-за меня, натерпелся от извергов. Но я не могу начать этого, пока не облегчу душу. Я страшный грешник, Цай, я слишком многим должен, я по уши в долгах, но главное, мне надо принести покаяние… принести тем, перед кем я грешен, перед кем виноват. Я был в Осевом… да, да, мы когда-то там были с тобой вдвоем, но это совсем иное, я был в Пристанище, я вернулся оттуда, но часть меня осталась там. Я не знаю, приняли мои покаяния, нет ли, но я сделал то, что обязан был сделать… теперь мне надо в Систему. Мне надо повидать одну русоволосую, ты ее не знаешь, мне надо выведать кое-что… но главное, мне надо повидать ее. Я уже погубил двух женщин, погубил своего сына… и чуть сам не лишил его жизни, а ведь я даже не спросил, как его зовут, вот какой я человек, Цай. Но там все, там уже в с е! А в Системе еще может быть надежда, я обязан туда идти! Потом не будет такой возможности, потом вообще ничего не будет. Ты понимаешь меня?!
Цай ван Дау молчал. Но он все понимал.
Он понимал, что Иван вернется в камеру в тот же час, в тот же миг, когда и покинет ее. Но это будет потом, а он останется здесь. И еще неизвестно, кто заявится сюда до возврата русского странника, ведь слишком многие хотели бы свести счеты с беглым каторжником. Иван оставлял его на муки и смерть.
– Иди! – сказал Цай. – Но помни, люди ждут тебя.
Ты не должен погибнуть там.
– Да, – глухо выдавил Иван, – я пойду… сейчас пойду.
Карлик Цай пригляделся к нему, вытащил из кармана горсть стимуляторов, протянул на ладони.
– Это все, что я могу тебе дать с собой. Бери! – сказал он. И тут же, будто спохватившись, достал из-за отворота короткого сапога витую рукоять. – Возьми и это, пригодится!
Иван вздрогнул. Откуда у Цая чудесный меч?! Он сразу узнал эту рукоять. Ну ван Дау, ну молодец, выручил!
– Давай!
Иван плотно сдавил рукоять, лезвие, широкое и сверкающее, молнией вылетело из нее, озарило полутемную камеру.
– А ну испробуй!
Иван не заставил себя упрашивать. Он рубанул по серому синтокону, рубанул вскользь, неглубоко, но острейшее лезвие меча рассекло пластик на полметра вглубь, будто широченная пасть огромной гадины раззявйлась.
– Нормально, – тихо и умиротворенно сказал Цай. – Вот и все. Больше мне нечего тебе дать.
– Больше ничего и не надо! – ответил Иван.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85