Такса любила грызть всякие вещи. Таксу купил папа. Имени у таксы не было.
Глора доплела косу, и, замотав ее синей лентой, закинула косу на голову и закрепила там, обмотав теперь и голову концами длинной ленты. "Мальчики" пошли за фруктами, и без них стало скучно.
- Скучно, - сказал Глора.
- Скучно? - переспросила Клара и хотела еще что-то сказать, но не успела.
- Сариночка! - послышался ласковый голос Падишаха за дверью (он специально тренировал голос, чтобы тот не хрипел, не свистел, не орал папа очень быстро выходил из себя, если голос начинал орать, и орал тоже с ним вместе. "Что это? - кричал Падишах. - Это что?" Показывал на ковер или мягкую подушку. "Подушка - а? - орал Падишах. - Почему подушка?" И швырял подушку в угол или пинал ногой. Слуге было непонятно, за что он сердится, но часто ли мы понимаем причину своего гнева и ненависти вообще? Если кто знает причину несчастий - скажите! А я не знаю, так же, как Падишах не знал причину своего вечного плохого настроения. Одна Сариночка его веселила. Он заранее приучал ее к царствованию и, заходя к ней в апартаменты, стучал, чего с ним никогда не случалось, заходи он к жене или в любую комнату - замок-то его, Падишаховый!)
- Сариночка! - (Падишах уже просунул круглую голову и шею в комнату и увидел Глору.) - Девочки! Что вы тут делаете? Пошли вон, девочки! Мне с Сариночкой поговорить надо!
Сарина поднялась с дивана и встала у окна, на место Клары, спиной к Падишаху.
- Сариночка! Чтобы стать хорошим царедворцем... нет, цареуправителем, нет... Я хотел сказать, таким же, как я, надо...
Падишах не успел закончить, как в комнату ворвались Коля и лопоухий Садай. В руках Садай держал коробку с фруктами: замороженная клюква, только что из Сибири, и тундровый ананас - облепиха. Облепиху научились выращивать в тундре, где гуляет тундровый северный олень и летает тундровая ворона.
- Дай-ка, - сказал Падишах и вырвал коробку с фруктами из рук растерявшегося Садая, хотя одного взгляда Падишаха было достаточно, чтобы Садай упал на колени и ползком добрался до Падишаха и отдал тому фрукты. Но Падишах любил все делать сам. Ни слова ни говоря, он ушел с коробкой фруктов. В дверь заглянули Глора и Клара. Сарина села на диван.
- Сейчас опять припрется, - сказала она, - будет воспитывать. Что я должна, а что - нет.
Клара и Ко почтительно молчали - если дочь ругает отца, не значит, что остальным тоже можно ругать Падишаха. Попробовали бы они хоть слово сказать против нее или Падишаха - она бы им показала! Она приблизила их к себе не для того, чтобы делить с ними свои мысли, а чтобы они помалкивали и в какой-то мере защищали от Падишаха - Падишах не любил скопищ народу, и, если Коля, Садай и Клара-Глора находились все вместе около Сарины, он не лез к ней с нравоучениями. Надо сказать, что Падишах не учил свою дочь ничему. Все его нравоучения - как большинство учений в мире - сводились к тому, что Сарина должна быть такой же, как Падишах, повторять его мысли и движения - величественный жест, которым он подзывал слугу, или окрик. Сарина не нуждалась в рекомендациях. Жест и окрик перешли к ней с кровью, и она часто молчала в присутствии людей, увидев, что они сжимаются вроде бы от невинных ее слов. "В мире несправедливость" - говорила она. И народ сжимался, думая: "Будет новый налог". "Я не люблю вас, - говорила она, вы такие жадные, толстые, противные", и народ думал: "А сама-то какая? На золоте спишь, серебром укрываешься." Им не приходило в голову, что, если молодой человек критикует, он объединяет себя со всеми и ищет выход для всех - для себя лично человек с мозгами выход всегда найдет.
Сарина снова подошла к открытому окну.
- Монах - мой подданный, - сказала она, глядя на монастырь, который вырисовывался километрах в пяти-шести от дома Падишаха, - я хочу его видеть... Я живу двадцать лет, - продолжала она (девятнадцать с половиной, но она прибавила себе полгода по примеру тех руководителей, которые прибавляют себе мозгов), - и не видела его. Где он? Что он ест? Где спит?
- Государыня, - сказал Садай и почтительно приблизился (с того момента, как Сарина подошла к окну и начала говорить, все замерли на своих местах - Клара с поднятой к голове рукой, которой она хотела поправить прядь волос; Аман - присев на корточки, Глора - зевнув и застыв с открытым ртом. Ничто не могло шевельнуться, когда королева говорила. Некоторые люди любят власть, многие - любят подчиняться, но я еще не видела ни одного человека, который бы добровольно отказался от власти над группой людей будь власть шутки и смеха, которой обладает весельчак, развлекающий всю группу усатыми историями о похождениях, или - власть молочника, раздающего молоко тем, у кого нет коровы, а лишь утята. Так правила и Сарина. Ее власть была властью ее отца, и Падишах не возражал, чтобы Сарина немного потренировалась на своих подданных, и спокойно смотрел на Компанию и Глор-Клар.)
- Государыня, - повторил Садай, - монах не выходит из своего монастыря, а если выходит, то не для того, чтобы посетить Вас.
"Как ты смеешь! - подумала Сарина о Садае. - Негодяй, клоп, мразь!" Но сдержалась. Не стоило показывать виду, что слова холопа ее разозлили.
- Так, значит, он не идет ко мне? - задумчиво повторила Сарина. Тогда я пойду к нему! - (блестяще повторив фразу "Если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе", с той лишь разницей, что Сарина эту пословицу не знала.)
Этот разговор, незначительно меняясь, повторялся уже раз семь или восемь, так что Садаю надоело объяснять, что монах не ходит туда, куда его зовут, а ходит туда, куда ему, монаху, угодно. "Вот настоящая власть, думала Сарина, - это тебе не под папочкину дудку плясать!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15