и среди
ночи я просыпался от смутного беспокойства - но мы по-прежнему были в
Доме, лежали, вытянувшись перед камином, и нам было тепло, и отец улыбался
во сне, и ничего другого уже давным-давно не хотелось...
Утром я долго рассматривал отца, а он взял меня за руку и повел в
одну из комнат.
- Это зеркало, - сказал он, и я захохотал, увидев себя.
Потом он повел меня в комнату, где на столе было много хлеба и
зелени; впервые после еды я ощутил жажду.
- Это вино, - сказал отец. - Много не пей...
- Почему свечи не горят? - спросил я.
- Сейчас это не нужно, зачем тебе?
- А хорошо, когда они горят, правда?
Отец улыбнулся, и мне было весело и светло - даже при потухших
свечах; мы бродили по Дому, и я не умел сосчитать всех комнат, сколько их
было здесь; мы прикасались к различным вещам, и отец рассказывал о них, и
тогда же я спросил, где моя мать.
- Я потерял ее, - ответил он и отвернулся к окну.
- Она умерла?
- Я потерял ее... это часто бывает, она потеряла меня, а я потерял
ее...
- Но ты всегда придерживал меня за плечо, и я не потерялся.
- Все время держать человека за плечо невозможно. А Серый ливень
способен разорвать самые крепкие объятия...
- Теперь мы были бы втроем... - сказал я.
- Да, сынок.
Мне стало грустно, подумалось почему-то о дыре, которую вчера мы
обнаружили в потолке над входной дверью; капель мелко отстукивала по полу,
напоминая обо всем, что оставалось за окнами Дома.
- Если здесь прикрыть чем-нибудь, вода перестанет литься, - предложил
я.
- Не надо ничего прикрывать, само собой затянется...
Тогда я решил, что отец шутит, - вспомнив мою мать, он здорово
затосковал, и сейчас старался вернуть настроение; а он оказался прав -
через несколько дней дыра в потолке исчезла, и это обстоятельство
почему-то не удивило меня; дыра затянулась сама собой, и сами собой
загорались по вечерам свечи; они горели, не сгорая, как и поленья в
камине; и на столе в небольшой соседней комнатушке не убывало хлеба и
зелени...
- Откуда ты все знаешь?
- Что, сынок?
- Ну, про лестницу, про зеркало, про Дом...
- Теперь и ты знаешь об этом, верно?
А Серый ливень бесновался за окнами, но ему было не достать нас, и я
был уверен в том, что иного счастья не дано человеку...
В последние дни отец не отходил от окна, словно готовился встретить
кого-то; вероятно, что в нем сработало предчувствие, но меня это не
коснулось до самой роковой минуты - для себя я решил, что он ожидает мать;
именно ее, ведь в этом доме нет ничего невозможного, нужно только
дождаться; но когда я не вытерпел сомнений и тоже стал у окна, отец лишь
пожал плечами.
- Вряд ли это будет она, сынок... но кто-то же должен присоединиться
к нам! - он говорил так, точно разгадывал мой первый сон о Доме: множество
похожан, они бредут, кутаясь в серебристые плащи, и вдруг промелькнет
вдалеке огонек, раз и другой, и его заметят... и этот "кто-то" пришел к
нам очень скоро, и сейчас я говорю: будь он проклят! - и слезы
наворачиваются на глаза, и я чувствую приступ такой же отчаянной
беспомощности, какая охватила меня в тот вечер: мы успели поужинать, - да,
мы еще успели поужинать вместе, и вместе же вернулись в комнату, где был
камин; и там увидели человека в серебристом плаще.
Капюшон был отброшен на спину; волосы на голове слиплись и мешали ему
смотреть; он стоял, широко расставив ноги, а с плаща его струился на пол
крошечный Серый ливень.
- Приветствую тебя, человек, - сказал отец.
- Это твое? - просипел гость; и я увидел, как отец изменился в лице.
- Это Дом, - сказал он.
- Это твое... - с болезненным выдохом повторил похожанин.
- Это Дом, - сказал отец. - Если захочешь...
В это время полы серебристого плаща чуть раздвинулись, похожанин
медленно приподымал руки; мне и сейчас страшно вспомнить, как судорожно
шевелились пальцы его рук - словно захватывали что-то, захватывали
навсегда...
- Это твое... - твердил похожанин; невидяще он продолжал наблюдать за
отцом; и тогда отец повернулся ко мне.
- Вот что, сынок... всякое бывает. Где мой плащ?
- Зачем тебе плащ? - спросил я.
- Где мой плащ?! - неожиданно отец закричал; до этой минуты ничего
подобного я от него не слышал.
Наших плащей не оказалось.
- Это твое... твое... - сипел похожанин, все яростней цепляясь руками
за воздух.
- Ладно, - сказал мне отец. - Я так, ты подожди... я скоро вернусь.
И оба они из Дома вошли в Серый ливень; и ни один из них не
вернулся...
...Отец ничего не говорил о том, что мне делать, если я когда-нибудь
останусь без него; я ждал столько дней и ночей, сколько их вынесло мое
ожидание; я ждал отца и мать; и ждал кого-то другого, и теперь я должен
уйти.
Я открою дверь и уйду без оглядки; и Дом исчезнет, растворится в
потоках Серого ливня.
Я слушаю мирный скрип его половиц, пытаюсь угадать предназначение
многих вещей в Доме и не знаю даже, как они называются; отец не успел
рассказать всего, а я не успел спросить - когда бывает семицветная дуга в
полнеба? какой величины тот огненный шар, от которого свет и тепло во всем
мире? и есть ли он еще, не угас ли на дне Серого ливня? и можно ли самому
выстроить Дом и наполнить его чудесами? - надеясь, что потом мне скажут, и
я узнаю - когда найду в пути человека...
Я должен уйти, и я уйду, пусть это глупо и страшно.
Вот только вспомню еще раз, еще разочек - и еще погуляю по его
комнатам, послушаю скрип его половиц; лишь один единственный раз.
1 2 3 4