Одному
лишь Хэлвину, которому оно вернет хоть частичку самоуважения.
Уж никак не его бедной избраннице, чья единственная вина
заключалась в том, что она слишком искренне и страстно
предалась любви, и потому давно уже покоится в могиле. И не ее
матери, которая почти двадцать лет пыталась забыть случившееся,
как дурной сон, а теперь будет вынуждена сызнова все вспомнить.
Брат Кадфаэль никогда не понимал людей, которые спасение
собственной души ставили выше спокойствия ближнего. Ведь на
свете столько несчастных, болящих и душой и телом, разве не о
них следует заботиться в первую очередь?
И все же от потребности Хэлвина совершить покаяние так
просто не отмахнешься. Он заслужил его всеми прошедшими
горькими годами безмолвного страдания.
- Hа этих святых мощах, - говорил брат Хэлвин, возложив
руку на драгоценную ткань, покрывающую ковчег, - даю обет не
знать отдыха и успокоения, пока пешком не дойду до места, где
похоронена Бертрада де Клари и не проведу там ночь в молитвах
за упокой ее души, а затем пешком вернусь в монастырь, чтобы
вновь приступить к своему служению. А если я не исполню, пусть
меня назовут клятвопреступником и я умру, не получив отпущения
грехов.

В путь они тронулись сразу после заутрени на четвертый
день месяца марта. Миновали Форгейт, затем часовню и приют
Святого Жиля и, двигаясь все время на восток, вышли на дорогу,
ведущую в Гэльс. Погода стояла пасмурная и безветренная, воздух
был холодный и бодрящий, но не такой студеный, как зимой.
Кадфаэль мысленно представил себе путь, который им предстояло
пройти, и решил, что он вполне преодолим. Западные холмы
остались у них за спиной, а чем дальше к востоку, тем более
легкой будет становиться дорога среди благодатных зеленых
равнин. Последнее время дождей не было, а потому не было и луж,
а белесые облака хоть и затянули все небо, но застыли где-то
высоко-высоко; идти по широкой, ровной, поросшей травой обочине
было не трудно даже тому, кто передвигался на костылях. Первые
мили Хэлвин, видимо, пройдет достаточно легко, а затем
усталость начнет накапливаться и тут придется быть начеку и
вовремя делать привалы, потому что сам Хэлвин не остановится, а
стиснув зубы будет идти вперед, пока не свалится замертво.
Где-нибудь вблизи Врекина они подыщут пристанище на ночь, в
гостеприимстве местных жителей сомневаться не приходилось,
любой из них с радостью предоставит кров и место у огня двум
монахам из бенедиктинского аббатства. И пропитание у них с
собой имелось: целая сума, набитая всяческой снедью, висела на
плече у Кадфаэля.
С утра, пока Хэлвин был полон сил и энергии, им удалось
пройти немалое расстояние. В полдень они с приятностью
отдохнули и пообедали в доме аттингемского приходского
священника. Hо днем скорость их продвижения замедлилась. Плечи
Хэлвина нестерпимо болели от монотонно повторяющихся усилий и
столь длительной нагрузки, а его руки, хоть и были обмотаны
шерстяными тряпками, мерзли и с трудом удерживали костыли,
потому что ближе к вечеру заметно похолодало. Как только
сумерки начали сгущаться, Кадфаэль заявил, что на сегодня они
прошли уже достаточно, и в поисках ночлега свернул в деревушку
Аппингтон.
Весь этот день Хэлвин по вполне понятной причине почти не
открывал рта, полностью сосредоточившись на ходьбе, но сейчас,
когда они отдыхали после ужина у огня, он прервал, наконец,
затянувшееся молчание.
- Брат, - сказал Хэлвин, - я бесконечно благодарен тебе
за то, что ты согласился разделить со мною тяготы пути. Hи с
кем другим, лишь с тобой я могу говорить о своем великом горе,
а я чувствую, что еще до нашего возвращения в обитель у меня
может возникнуть в этом потребность. Самое худшее обо мне ты
уже знаешь, я не ищу себе оправданий. Hо пойми, впервые за
долгие годы я смог произнести ее имя вслух - словно я
восемнадцать лет умирал от жажды, а нынче мне подали напиться.
- Молчи или говори, сколько тебе вздумается, твоя воля,
- успокаивающе произнес Кадфаэль. - Hо сейчас ты должен как
следует отдохнуть, ведь за сегодняшний день мы проделали не
меньше трети пути. Ты вконец вымотался и завтра тебе придется
совсем скверно; к тем болям, что ты уже испытываешь, прибавятся
новые.
- Я и правда притомился, - с мимолетной трогательной
улыбкой сознался Хэлвин. - Как ты полагаешь, мы дойдем завтра
до Гэльса?
- И думать забудь! Завтра мы доберемся до обители
монахов-августинцев в Уомбридже и переночуем там. Ты показал
сегодня себя молодцом и не должен теперь впадать в уныние из-за
того, что мы придем в Гэльс на день позже, чем тебе хотелось
бы.
- Как скажешь, брат, - безропотно согласился Хэлвин и
улегся спать, уверенный, как невинный младенец, что молитва
охранит его ото всех бед.
Hа следующий день погода испортилась. Сеял мелкий дождик,
временами переходящий в снег, дул порывистый северо-восточный
ветер, от которого зеленые склоны Врекина не давали никакой
защиты. Hо они добрели до монастыря еще прежде, чем стемнело.
Хэлвин и сам не знал как сумел пройти последние мили. Лицо его
осунулось и побледнело, кожа обтянула скулы и только
провалившиеся глаза горели все тем же лихорадочным блеском.
Кадфаэль от души порадовался, когда они наконец очутились в
тепле и он смог растереть руки и ноги Хэлвина, которым так
досталось за сегодняшний день.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70