Я побежал. Слева возник новый звук, урчащий, навязчивый,
но думать о нем было некогда. Я бежал изо всех сил, оставалось
еще метров пятнадцать.
В лицо мне ударил свет -- пришлось оглянуться и потерять
на этом пару секунд -- меня накрыла прожекторная фара
автомобиля. Кроме нее и обычных фар, там мелькали еще
серо-лиловые вспышки, часть следующие одна за другой. В этих
мгновенных импульсах ослепительного мертвого света я и
разглядел Одуванчика, лишь только прожектор оставил меня в
покое. Его одежда висела клочьями, по светлой ткани расползлись
черные пятна. На земле живой серой массой теснились кошки, они
на него непрерывно бросались, стараясь повиснуть на нем, он
стряхивал их, но тут же прыгали следующие, ввыдирая из него все
новые лоскутья одежды. Я понял, что черные пятна на нем -- это
кровь. Вспышки выхватили из темноты жуткие фантастические
картины: лиловый изогнувшийся человек и вокруг него неподвижно
висящие в воздухе кошки, с лиловой вздыбленной шерстью, с
протянутыми к нему лапами, с растопыренными когтями.
Машина остановилась, и прожектор ярко освещал Одуванчика,
но кошки не разбежались. Одуванчик упал. Из машины к нему
прыгнули два человека -- теперь я видел, что это милиция. Я
успел добежать к Одуванчику одновременно с ними и тоже принялся
расшвыривать кошек ногами, но те с нами воевать не решились и
оставили нам поле боя и поверженного на траву Одуванчика. Он
потерял сознание и вид имел ужасный: весь в крови, одежда
изодрана, кожа располосована следами когтей.
Пока мы грузили его в машину, Крестовский, стоя на
переднем сидении, продолжал щелкать своей автоматической
камерой, поспешно снимая все подряд, кадр за кадром. Я стал
рядом с ним на подножку, машина двинулась. Он успел на ходу еще
дважды снять сфинкса, две короткие лиловые молнии осветили
феерическое зрелище: черное изваяние, и на нем -- на плечах, на
хвосте, на лапах, на ступеньках его пьедестала -- всюду сидят
кошки, черные и лиловые, они все ощетинились и злобно шипят в
нашу сторону.
У мотоцикла машина притормозила.
-- Прыгайте! -- крикнул мне Крестовский, и влево, шоферу:
-- Доставишь домой профессора! -- он перегнулся и взялся за
руль.
Шофер открыл дверцу и выскочил на дорогу, а Крестовский,
успевший уже ногой нащупать акселератор, перебирался на его
место, Я спрыгнул, автомобиль наддал ходу и скрылся из вида.
Когда я подошел к мотоциклу, милиционер сидел за рулем, и
мне пришлось опять забираться в коляску. Мотор не заглох, и я
только тут понял, что если бы оставался у мотоцикла, то еще,
может быть, не успел бы выкурить вторую сигарету.
Он возился на щитке с выключателем, и ему, наконец,
удалось включить фару. В ее радужном свете возникла женская
фигурка -- торопливая настороженная походка , короткая юбка и
распущенные черные волосы, перекинутые с плеча на грудь --
заслоняясь от свете ладонью, она шла нам навстречу.
-- Лена!.. Зачем вы здесь?
Она ничего не ответила, беспокойно нас оглядела и
поспешно, как будто мы ее ждали, а она слегка опоздала, залезла
на заднее сидение.
12
По дороге, от неудобной скорченной позы, мне свело ногу
содорогой, и стоя, наконец, на земле, я осторожно растирал
бедро, стараясь это делать не очень заметно.
-- Тебя подвезти? -- спросил милиционер, полуобернувшись к
Лене. Судя по тону, он был хорошо с ней знаком.
Она медленно, словно через силу, покачала головой, но
продолжала сидеть неподвижно. Потом перекинула ногу через
заднее колесо и опустилась на землю.
Мотоцикл уехал, и треск его смолк за изгибом улицы. Стало
тихо, так тихо, будто мы находились глубоко под водой. Волны
жидкого лунного света затопили, залили город и растворили в
себе все звуки, все шорохи. Огни нигде не горели, в окнах
струилось только лунное серебро -- этой ночью, казалось, город
впал в летаргический сон.
Судорога меня отпустила, и я, хотя и прихрамывая, мог
подойти к Лене. Губы ее шевелились, пытаясь что-то сказать, и
лицо выглядело бледной безжизненной маской. Вблизи я узнал эту,
заметную даже сейчас, белизну ее губ, округлившиеся глаза и
застывший взгляд -- я все это видел однажды -- ее, как тогда у
моря, мочал животный немой ужас.
-- Что с вами, Лена? -- я хотел взять ее за руку, но она
отшатнулась, точно я собирался ее ударить, и тут же вцепилась в
мою руку сама. Ее пальцы были влажными и холодными.
Она не разжимала их ни по пути через сад, ни на крыльце,
ни в прихожей, где вдруг остановилась так резко, что мы оба
чуть не упали.
-- Дверь, дверь... запереть дверь, -- умоляла она глухим
хрипловатым шепотом.
-- Чего нам бояться? Сюда никто не придет.
Она не ответила -- не могла или не хотела, и я долго искал
ключ в темноте наощупь, на столе среди всякого хлама, досадуя и
на собственную неряшливость, и на Лену, не желающую освободить
мне другую руку.
Лунные квадраты на полу комнаты вызвали у нее новый прилив
страха, и она бросилась задергивать шторы. Ее пугал даже
электрический свет -- когда я притронулся к выключателю, она
буквально повисла на моей руке:
-- Не надо, нигде больше нет света, они будут ходить
кругом, они найдут нас.
-- Кто, они?
Она сразу отпустила меня и отошла, судя по звуку шагов,
куда-то к середине комнаты. Я оставил выключатель в покое, но
решил, как только она отдышится, все-таки допытаться, чего она
так боится.
Сквозь неплотные шторы кое-какой свет просачивался, и я
уже приблизительно мог различать предметы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59