Ну да было это двадцать лет назад. Но скандалили мы с самого начала. Не твоя среда, мудачок; сплошь «Путь наверх» и «Своего рода любовь». Ручками под кровом автобусных остановок. Пытаешься отстегнуть подтяжку двумя замерзшими пальцами левой руки – а ты же правша! – пока делаешь вид, будто просто поглаживаешь ее бедро. И целуешь одновременно, и опускаешь свою вторую лапу на ее правое плечо, и нашариваешь, что положено. Ну, просто по чертовому Клаузевицу, верно? А вообще, если подумать, так оно и выходит.
Ну, сперва мы скандалили, куда я запущу руку, когда, сколько пальцев и так далее. Затем мы наконец осуществили высадку в Нормандии, и я подумал: порядок, конец скандальничеству. Куда там! Теперь мы скандалили, как часто, и когда, и где, и – это новый пакетик, Джек, ПОЖАЛУЙСТА. Проверь дату сбоку. Ты только вообрази: зажигать свет в самом запале, чтобы проверить дату на пакетике.
А после высадок в Нормандии у нас, естественно, последовала Битва за Выступ. Конечно, когда мы уже поженились. И началось: заводить, не заводить, почему ты не устроишься на постоянную работу, погляди на этот образчик для вязания, и у Маргарет уже трое. Пять или шесть лет этого хватило сполна, можешь мне поверить. Ну, я тут и обрубил концы.
– А что случилось с Валери?
– Ну, Валери… вышла за учителя. Немножко слюнтяй, а так ничего. Любит ребятишек, что мне полезно. Дату на пакетике проверяет каждый раз, можно не сомневаться.
Грэм не совсем понимал, к чему клонит Джек, но в целом ничего против не имел. До сих пор он никогда не приобщался истории Лаптона – заявленный Джеком принцип жить только в настоящем требовал стилизованного забвения прошлого. Если его спрашивали о прежней жизни, он либо отсылал к своим произведениям, либо изобретал пышную ложь, определяемую моментом. Конечно, нельзя было знать, что он и теперь не подгоняет миф под то, что сейчас требуется Грэму. При неизменной откровенности писатель никогда не был полностью искренним.
– Думал, скандалы остались позади вместе с Вали. Когда я познакомился со Сью, то подумал, как приятно. Никаких проблем с высадками в Нормандии: то есть откуда бы? На десяток лет позже – и в Лондоне, и уже построили чертов туннель под Ла-Маншем, старый друг, ведь так? И Сью казалась не такой колючей, как Вали. Вначале. Так что мы поженились, а затем немного погодя – угадай что? – пошли скандалы. Она начала спрашивать меня, в чем заключается моя роль и прочую чушь. А я говорил, что мне понравилась бы роль в постели с чуточкой меда, будь так добра. И следовал громовой скандал, и я уходил и находил маленькое утешение, а затем возвращался, и следовал скандал уже из-за этого, и в конце концов я подумал: а если дело во мне? Может быть, я неуживаемый. Вот тогда мы и подумали, что будет лучше, если городская квартира останется за мной, а она будет жить загородом. Ну да ты помнишь, ведь и пяти лет не прошло.
– И?
– И отгадай что? Скандалов между нами ровно столько же. Ну, в определенном смысле поменьше, потому что мы реже видимся. Однако количество скандалов на час прямого контакта остается абсолютно стабильным. Нам особенно удаются перекрикивания друг друга по телефону. Большие скандалы у нас случаются так же часто, как когда мы жили вместе. А по завершении я прибегаю к точно той же панацее. Звоню старой подружке и обеспечиваю себе требуемое утешение. Всегда срабатывает. Будь я на твоем месте, я пошел бы и поискал себе милую замужнюю женщину.
– Большинство женщин, с кем я спал, были замужем, – сказал Грэм. – За мной. – Им овладела тоска. Он пришел не для того, чтобы выслушать версию автобиографии Джека, хотя, бесспорно, ничего не имел против того, чтобы выслушать ее. И пришел он не для того, чтобы узнать про личные панацеи Джека. – Ты же не серьезно рекомендуешь мне пойти и совершить адюльтер?
Джек засмеялся:
– Именно рекомендую. А впрочем, по размышлении, вовсе нет. Ты слишком уж для этого изъеденная самообвинениями старая бабушка. И ты наверняка отправишься прямехонько домой к Энн и провсхлипываешь обо всем у нее на плече, а уж это не принесет никакой пользы ни тебе, ни ей и ровным счетом ничего не разрешит. Нет, я говорю только это твое крестнашее. В каждом браке есть свое крестнашее, и это – твое.
Грэм непонимающе смотрел на него.
– Крестнашее. Крест на твоей шее? Крест на моей шее? Дошло? Мать-перемать, Грэм, мы оба женились дважды, мы оба мозговыми травмами практически не страдаем, мы оба обдумывали все оба раза, прежде чем ухнуть. Так вот четыре брака указывают нам, что медовое время не может продолжаться. Так что же тебе делать? То есть ты же не считаешь, что в твоем нынешнем состоянии виновата Энн, верно?
– Конечно, нет.
– Или что вина твоя?
– Нет… полагаю, для меня вообще тут вопроса о вине не встает.
– Ну разумеется. И абсолютно правильно. Просто такова природа зверя, вот в чем дело. Такова природа брака. Виноваты чертежи. Всегда будет что-нибудь эдакое, и лучший способ выжить – если ты хочешь выжить – это определить порок, изолировать его и всегда реагировать специфически, едва он даст о себе знать.
– Например, звонить, как ты, старым подружкам?
– Конечно. Но тебе это не подходит.
– Мне не приходит в голову ничего, в чем я хотел бы найти отвлечение. Единственно, чего я хочу, это отдохнуть от толкотни внутри моей головы.
– Ну, есть разные способы. Займись чем-нибудь, к делу не относящемуся, но займись всерьез. Подрочи, напейся, сходи купи новый галстук. Не важно что, лишь бы найти способ противостоять. Или это тебя прикончит. Прикончит вас обоих.
Джек решил, что справился отлично. Он не привык к роли телефона доверия и вполне убедил самого себя структурой сюжета, который сочинил для Грэма практически с места в карьер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57