Открыть Антологию, конечно, поручалось Максиму Горькому, писателю
мною, кстати, любимому. Но не "Песня о Буревестнике" должна была открыть
Антологию, и не итальянские сказки, а небольшой малоизвестный рассказ, так
и называющийся - "Рассказ об одном романе".
Героиня рассказа - женщина, из тех, что "...всю жизнь чего-то ждут, в
девушках требовательно ждут, когда их полюбит мужчина, когда же он говорит
им о любви, они слушают его очень серьезно, но не обнаруживая заметного
волнения, и глаза их, в такой час, как бы говорят: "Все это вполне
естественно, а - дальше?"
Проводив гостей, героиня садится на террасе дачи и вдруг замечает,
что кто-то еще не ушел, упрямо сидит на скамье под деревом, достаточно
нелепый в летнем белом костюме (осень), и странный: героиня замечает - он
не отбрасывает тени (прием, понятно, не новый). Наверное это писатель
Фомин, решает героиня. Назойливый тип, все время лезет и лезет к ней...
Этот писатель действительно ей неприятен, он постоянно на глазах и "...в
то же время его как будто не было, а была толпа разнообразных мужчин,
женщин, стариков и детей, крестьян и чиновников, все они говорили его
голосом, противоречиво и смешно, глупо и страшно, скучно и до бесстыдства
умно."
Короче, писатель.
Но на скамье оказался не писатель, а его герой, некто Павел Волков -
более или менее материализовавшийся в меру убедительности описаний.
Воспринимая мир, как и следует воспринимать мир литературному персонажу,
он и саму героиню, живую, подвижную, думающую, принимает за такой же
литературный персонаж. "Я думаю, - говорит он, - что с этого, - вот с этой
встречи - и начинается роман. Должно быть, так и предназначено автором:
сперва вы относитесь ко мне недоверчиво, даже неприязненно, а затем..."
По-настоящему, затем - не случается. Но героиня понимает тоску
персонажа, который, кстати, жалуется весьма занудливо, очень
по-горьковски:
"Мимо меня изредка проходят люди, они говорят о чем-то неинтересном,
ненужном; какой-то рябой человек в чесучевой паре соблазнил толстенькую
даму тем, что у него в парниках великолепно вызревают ананасные дыни и,
между словами, кусал ей ухо, совершенно как лошадь, а она - взвизгивала
тихонько. Страшно глупо все, надоело, бессмысленно! Сидишь и думаешь: как
невероятно скучны, глупы и расплывчаты реальные люди, и до какой степени
мы, выдуманные, интереснее их! Мы всегда и все гораздо более
концентрированы духовно, в нас больше поэзии, лирики, романтизма. И как
подумаешь, что мы, в сущности, бытийствуем только для развлечения этих
тупых, реальных людей..."
И добавляет: "Вы ведь сами такая же...", на что героиня возмущенно
отвечает: "Нет!"

Как невероятно скучны, глупы и расплывчаты реальные люди...
Однажды покойный Дима Биленкин спросил меня: а кто, в сущности,
реальнее - Робинзон Крузо, Гулливер, капитан Немо или реальный сосед по
лестничной площадке?..
Не слабый вопрос.

Герой Фомина-Горького - это нечто нематериальное, нечто вроде
флатландца, он и тени-то не отбрасывает, в некоторых положениях он
фактически не виден, и все же реален, реален, действительно во много раз
реальнее соседа по площадке, о котором ты только то и знаешь, что он в
одно время с тобой выносит к машине мусор. Откуда-то издалека, из давних
лет доносится до нас его жалующийся голос: "Разве не кажется вам, что
жизнь была бы проще, удобнее, менее противоречива, если бы в ней не было
всех этих Дон-Кихотов, Фаустов, Гамлетов, а?"
Рассказ очень горьковский.
"...Где-то далеко поют девки и, как всегда, собаки лают на луну,
очень благообразную и яркую, почти как солнце, лучи которого кто-то гладко
причесал".
И отступления очень горьковские:
"Она села к столу, поправила отстегнувшийся чулок и долго сидела,
играя ножницами для ногтей. Потом стала полировать ногти замшей, - лучше
всего думается, когда полируешь ногти. Очень жаль, что Иммануил Кант не
знал этого".
Действительно...
Размышления героини приводят ее к тому, что на самом деле этот
привязчивый тип - писатель Фомин - не так уж и глуп. Он, конечно,
некрасив, неуклюж, но все же он самый интересный человек среди ее
знакомых. И она пишет письмо - писателю - укоряя его в несовершенстве, в
лени, в нежелании дописывать начатое. "Он даже не особенно умен, этот
Волков, - пишет она о литературном персонаже, с которым только что
столкнулась. - Он не удался Вам, и Вы должны как-то переделать, переписать
его. Во всяком случае Вам необходимо сделать так, чтобы это существо не
шлялось по земле каким-то полупризраком, - я не знаю чем! - и не
компрометировало Вас. Подумайте: сегодня он у меня, завтра у другой
женщины, - он ищет женщину, как Диоген искал человека..."

Призраки...
Что-то смутно угадывалось в тумане, но лишь угадывалось.
"Лицо, измятое, как бумажный рубль" (Александр Грин)... "Улыбка,
неопределенная, как теория относительности" (Александр Абрамов)...
Все равно это много лучше, чем у Н.Чернышевского - "Долго они щупали
бока одному из себя", хотя уступает в простоте М.Салтыкову-Щедрину -
"Летел рой мужиков...". Я уж не говорю о блистательной живописи Алексея
Толстого: "В Тамани остановились на берегу моря у казачки и здесь в первый
раз купались в соленой воде среди живых медуз в виде зонтика с пышным
хвостом, плавающих посредством вздохов..."

В какой-то чайхане мы задержались.
Хорошо бы Антологию снабдить портретами.
1 2 3 4 5 6