Нет, дескать,
мне ждать некогда! Я, дескать, занятой человек! Не надо мне двух орденов,
дайте хотя бы один, но мой. Можно одного Кирила. Если нет Кирила, можно
Мефодия. Но сейчас! Я не намерен, я не могу ждать!
Но я этого не сказал и знаменитый поэт Л. это оценил.
Он сказал:
- Пусть нет ордена, ты получишь отдых. Мы сделаем все, чтобы ты
хорошо отдохнул. Мы знаем, ты много ездил по Болгарии, но Болгария
неисчерпаема...
Не буду врать, он не сказал, что Болгария неисчерпаема как атом. Это
сказал совсем другой человек и по другому поводу. А поэт Л. сказал, что в
Болгарии много таких уголков, о которых даже я не знаю. Есть такие уголки,
сказал он, в которых ты не бывал. Выбирай любой, мы тебе покажем все, что
ты захочешь. Долг болгарских поэтов - показать тебк страну, которую ты
полюбил. Но дай мне слово, попросил он, что ты будешь только отдыхать.
Никакой работы! Ты будешь купаться, гулять, смотреть на красивых женщин.
Разве можно смотреть на красивых женщин и не чувствовать себя счастливым?
Я подтвердил:
- Нельзя.

Троянская ракия - чайный куст внутри огромной бутыли, запотевшая
смирновка, рыжее шотландское виски, сингуларский мискет, зеленая ментовка,
коньяк "Метакса", цветные кипрские вина...
- Я спросил нашего большого друга Геннадия, где бы он хотел побывать,
- знаменитый поэт Л. высоко поднял наполненный бокал. - Наш большой друг
Геннадий захотел побывать в городе Шумене. Наш большой друг захотел
увидеть мадарского конника.
- Я протестую! - Прозаик П. сурово оглядел стол, окруженный
болгарскими поэтами. Неполученный мною орден сразу придал ему веса. - Мы -
официальная делегация. Мы хотим возложить венки на Шипке. Мы хотим
подняться на Черни врых и возложить венки перед музеем революционного
движения. Мы хотим возложить венки на могилах павших солдат, а так же
перед памятником Алеше.
- У нас большие планы, - со значением подчеркнул он.
- Это замечательно! - обрадовался знаменитый поэт. - Няма проблем! Мы
отправим нашего большого друга Геннадия в город Шумен, а вы поедете
возлагать венки.

Звон бокалов.
Скандал удалось замять.
Прозаик П. и поэт К. согласились поехать в Шумен - смотреть на
мадарского конника.

Звон бокалов.
Приглушенный шум голосов.
Оглядывая оживившихся прозаиков и поэтов, я понемногу приходил в
себя. Бог с ним, с орденом. Главное, не пить ментовку. Болгары называют
ментовку - "Прощай, совесть". И незачем лишать Люху левого глаза. Кривой
журналист, это нонсенс. А орден... "Что орден? Ни любви, ни славы, один
голимый орнитоз..."
Впрочем, Света Борзунова писала не об ордене, а о голубе.

Никола Инджов, поэт, бывший посланник на Кубе, трагически:
- И когда мы улетали, Геннадий, я самолично усыпил моего любимого
попугая. Я не хотел возвращаться домой без любимой птицы. Я сам усыпил ее,
но в аэропорту Орли мой папагал проснулся. Прямо из чемодана он стал
кричать по-болгарски: "Никола, здравей! Как сте? Какво правишь?" Нет людей
более жестких, чем французские таможенники. Я думаю, Геннадий, французскую
революцию сделала жесткость их таможенников.

Прозаик П., уверенно:
- Но чувствительность среднестатистического человеческого глаза столь
высока, что при нормальных условиях видимости самый обыкновенный
среднестатистический глаз может заметить с вершины горы свет свечи,
заженной на расстоянии до восьмидесяти километров...

Николай Кынчев, поэт медлительный, рано поседевший, недоуменно:
- И тогда я перестал работать с грузинскими поэтами. Большие поэты,
но с ними трудно работать. Они поднимают много тостов.

Ана Александрова, бывшая балерина, печально:
- Я изменяла мужьям...
С вдохновением:
- Но любовникам не изменяла никогда!

Прозаик П., с особенным значением:
- И если уж говорить всерьез, то на кусочке самой обыкновенной
среднестатистической человеческой кожи, не превышающем семи квадратных
сантиметров, как правило, находится не менее шестисот сорока пяти потовых
желез...

Божидар Божилов, неожиданно просыпаясь (он задремал прямо за столом):
- Так сколько театров вы говорите действует в вашем сибирском городе?

Знаменитый поэт Л., угощая уже подрумянившегося, но все еще строгого
поэта К.:
- Это редкое, это домашнее, это полынное вино. Его можно пить много и
в любую погоду. Оно освежает память и ставит дыхание. Но если ты захочешь
сменить воду в аквариуме... О, если ты захочешь сменить воду в
аквариуме!.. Ты все будешь понимать, но ноги не понесут тебя к туалету!

Николай Инджов, доверительно:
- Настоящий поэт не должен быть красив. Настоящий поэт всегда
немножечко Квазимодо.
И спрашивал, внезапно вдохновясь:
- - Знаешь, что губит поэтов?
- Скорее скажи!
- Алкахол, алкахол, и артистки.

Всички хубаво.
Все прекрасно.
Но ведь я уже все это когда-то видел, все слышал когда-то. И вовсе не
на официальном приеме...
Но где? Где?
Я вспомнил.
Ну да. Все это я уже видел и слышал в баре Домжура, куда вечерами
любил приходить Люха. В баре Домжура функционировали самые необыкновенные
формы жизни. Например, писатель Петрович. О Петровиче говорили, что до
пяти, может, даже до семи лет он пользовался только одним словом -
трактор.
Малыш, хочешь конфету? Трактор! Малыш, не пора гулять? Трактор!
Малыш, ты не очень устал? Трактор! Малыш, ты любишь мамочку? Трактор!
Заметьте, столь своеобразный словарь не помешал Петровичу стать столь
же своеобразным писателем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32