"
"Ну что вы! А интонация? - корил меня молодой литератор М. - Вы же
сами меня учили: главное - интонация. Вы же сами меня учили: главное -
уловить интонацию."
Я вздыхал.
Чему я их только не учил, все равно они предпочитали эзопов язык и
отсутствие принципов.
М. начинал читать.
Его испанские романы были вычурны, его эзопов язык запутал бы самого
Суслова. По этой причине я не запомнил ни одной его строки, ни одного его
сюжета. Просто это были романы о жизни испанской глубинки, и написал их
профессиональный хронофаг, состоявший, вероятно, на какой-то специальной
службе, руководители которой клятвенно обязались всяческими способами
сокращать жизнь таких писателей, как я.
За меня мстил Гомбоджап Цыренджапович.
Гомбоджап Цыренджапович был настоящий кот. Настоящий как Гильгамеш.
Он видел все до края Вселенной, он скрытое видел, он все постиг. При этом
он весил семнадцать килограммов, левой лапой валил годовалого бычка,
маленьким падал в кипящий борщ, выходя из борща преображенным, как герой
известной старинной сказки. Призывая Гомбоджапа к обеду, Лида, моя жена,
резала ливерную колбасу помельче - мало ли... вдруг Джапик подавится...
Пообедав, Гомбоджап выходил на балкон, ловил на десерт глупую упитанную
синичку и сжирал ее всю - с лапками и с головой.
Не троякодышащая рыба.
Гомбоджап садился рядом со мной и слушал романы молодых деловитых
литераторов. У него был вкус. Романы из испанской глубинки ему, например,
не пошли. Молодому деловитому литератору М. он напрудил полную сумку,
после чего М. исчез и никогда больше не появлялся.
Зато пришел высокий, невероятно оптимистично настроенный человек. Он
широко улыбался, снимая длинное драповое пальто в рубчик и разматывая
длинный пушистый шарф.
Сняв пальто и размотав шарф, он мило спохватился: ой, чў это я? ведь
сперва снимают башмаки!
Замотав вокруг тонкой шеи пушистый шарф и застегнув на все пуговицы
длинное драповое пальто, он разулся, улыбаясь еще шире, еще ослепительнее,
но тут же спохватился. Ой! Чў это я? ведь сперва снимают...
Не помню уж, что там надо было снимать сперва, но он все время снимал
что-то не то, не в той последовательности.
Гомбоджап с интересом следил за оптимистом. Он-то знал.
Когда оптимист объявил, наконец, о цели своего визита, Гомбоджап
удовлетворенно улегся у моих ног. Ему было интересно, как я справлюсь с
предложенной оптимистом задачей. Дело в том, что оптимист оказался
искренним и коренным патриотом. (Один такой мне запомнился. С французского
языка, как он утверждал, а, по-моему, просто с известного гумилевского
текста, он перевел "Эпос о Гильгамеше". "Ой ты гой еси, земля
шумерская!"). После многих раздумий, так выразился явившийся ко мне
оптимист, он, оптимист, понял, что русский язык гибнет от засилия
германизмов. Именно германизмов. Поэтому русский язык должен быть
незамедлительно очищен от этих самых германизмов!
- А как вы собираетесь это сделать? - спросил я.
Оптимист с ногами залез в мое любимое кресло и улыбнулся еще
ослепительнее. Он собирается использовать сразу всех талантливых писателей
и ученых мира. У него везде все схвачено. Все русские значительные
литературные работы должны быть немедленно переведены на болгарский язык,
потому что, в смысле германизмов, этот язык еще более или менее чист, а
уже с болгарского мы все, талантливые писатели и ученые, умело переведем
тексты обратно на русский, отсеяв каждый, даже ничтожный германизм.
Ювелирная работа!
- А тюркизмы? - забеспокоился я. - В болгарском языке довольно много
тюркизмов. От германизмов очистимся, а тюркизмы занесем. Маймуна, тютюн,
таван опять же. Что делать с тюркизмами?
Оптимист счастливо рассмеялся.
Нет проблем!
Со временем все болгарские литературные работы будут переведены на
очищенный русский, а с него опять на болгарский. Изящное решение!

О-хо-хо.

Хорошее имя для литературного героя - Иван Обуреваемый. Или
псевдоним. Для молодого динамичного литератора.

Я оставался в пустом дому, жена уходила на работу. Я перебирал старые
записи, искал что-то нужное, но пока неизвестное, и смутно понимал, что
долго так тянуться не может. Поезд, как в 1969 году, опять уходил в
будущее без меня. Меня вместе с "Краббеном" высадили на глухом полустанке.
Даже более глухом, чем испанская глубинка литератора М.
Что делать?
Вечный вопрос русского писателя.
А что делать? Садиться да и писать. Садиться да и писать новую вещь.
Вот и вся штука. Сесть и написать новую вещь, непременно с положительным
героем, чтобы самому было приятно перечитывать. В тот год в газетах как
раз шли многочисленные дискуссии о положительном герое. Ну, как в свое
время шли дискуссии о снежном человеке. Кто-то его (снежного человека...
положительного героя...) видел, кто-то слышал, кто-то чуть ли не держал
его за руку, но в последний момент...
В общем мысль была. Написать нечто новое и непременно с положительным
героем. Хотя давно известно: когда сильно ищешь, хватаешься за первое
попавшееся.
Каждый день, выглядывая в окно, с тоской следя за медленным падением
снега, я видел внизу соседа, не по подьезду, по дому, по имени мне не
известного.
Был этот человек не стар, но крепок, и явно не занят. Гулял он обычно
в рабочее время. Не знаю зачем, но я к нему стал приглядываться. Ведь для
какой-то цели судьба вывела его под мои окна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32