Правда, для повести мне
нужен был лихой парень, который мог бы начать хорошую заваруху, из
которой, в свою очередь, читатель мог бы извлечь некий урок.
У моего соседа хорошо лежала на плечах дубленка, да. Но как герой...
Впрочем, где сейчас найдешь настоящего героя? Герои встречаются реже, чем
куриные зубы. Я страшно переживал, что если я прямо сейчас сяду за новую
вещь, сосед непременно впрыгнет в рукопись и чего-нибудь там наделает, как
наделал в свое время Серп Иванович Сказкин. И получится, в итоге, обычная
вещь, в которой выморочный мужик окружен со всех сторон бабами-пужанками,
ну, знаете, из тех вечных девственниц, что в любое время суток плотно
затянуты во все свои спасательные пояса.

Утро раннее, снег падает. Из-за стены доносится пьеса Сен-Санса,
внизу хромает сосед, нехорошо посматривает на мир из-под надвинутой низко
на лоб шапки.
Я не хотел вводить в повесть первого попавшегося.
Но и отвлечься от соседа я никак не мог.
Фамилия, наверное, Небаранов. Звать Семен. Но почему Небаранов в
андроповские времена гуляет по улице в рабочее время? Почему его не
хватают менты и не волокут на проверку?

Надо спросить при случае Мишу Веллера: всегда ли характер героя
определяется настроением автора?

Снег, снег. Ветер мерзкий. Гомбоджап Цыренджапович впал в спячку.
Денег нет, перспектив нет. Даже имя будущего героя мне неизвестно.
А имя литературного героя - это всегда важно.
Имя героя, как правило, определяет его характер, движет его
поступками.
Обычно писатель пользуется списком футбольных команд, там фамилии
перемешаны без всякого порядка. Выбирай любое. Это Сергей Александрович
Другаль, прекрасный фантаст, доктор технических наук, академик и
генерал-майор, любит изобретать имена сам. Я видел у него листки с
рабочими набросками, от них дух захватывало.
Вот, к примеру, сеньор Окотетто. Что к этому добавить? Или сеньор
Домингин. Такому можно доверить родную дочь. Или Ферротего. Ясно,
изобретатель. Такому день задается с утра, к вечеру он в кондиции. А Липа
Жих? Такие, как Липа Жих, нравятся крепким уверенным в себе мужчинам,
если, конечно, Липа Жих - женщина. Еще Мехрецки. Тут все понятно. Тут не
нужны пояснения. Мехрецки есть Мехрецки, а Глодик и Зебрер - его приятели.
Еще Блевицкая и Шабунио, но этих бы я в дом не пустил, нечего им делать в
моем доме.
Но если говорить всерьез, настоящей находкой генерал-майора Другаля,
ученого и писателя, была белокурая девушка, порожденная прихотливой
фантазией академика - добрая, любящая, немножко застенчивая Дефлорелла.

"Разбойники вели тихую скромную жизнь."
А с ними - девушка Дефлорелла.

Короче, несмотря ни на что, некий замысел потихоньку вызревал в моей
голове. Даже стал намечаться герой с несколько враждебными глазами, но в
дубленке на широких плечах. Правда, над большой, уже седеющей головой
героя угадывалось зыбкое облако неблагополучия. Но я чувствовал - я
созрел, я уже могу вставить в машинку лист чистой бумаги.
И я бы вставил. И, может, написал бы опять какого-нибудь "Краббена",
но однажды мне позвонили.
Подняв трубку, я с изумлением узнал, что я, такой-то, теперь,
собственно, уже почти бывший писатель, должен быстро собраться и вылетать
в Болгарию - в зарубежную командировку.
Потрясающий поворот сюжета.
В литературе такие штуки выглядят искусственными, но в жизни
случаются сплошь и рядом.
Спросите Мишу Веллера. Он подтвердит.

3. О СЛАВЕ И О ЛЮБВИ
Не буду скрывать, неожиданное сообщение меня ошарашило. Как когда-то
телеграмма, пришедшая в Новоалександровск ночью. Что же касается
писательской организации, то там неожиданное известие произвело
впечатление скорее негативное.
Подумайте сами.
Вот бывший писатель. Он написал вредную для советских читателей
книгу. Герои этой книги не вызывают симпатий, всем ведь известно - на
островах работают в основном задорные комсомольцы. Дело, правда,
исправлено - тираж вредной книги уничтожен, но все равно, как это вот так,
ни с того, ни с сего посылать такого писателя в братскую страну, о
которой, к тому же, этот писатель в свое время тоже писал неправду (поклеп
на советского князя Святослава). Да еще посылать на казенный счет!
Странно, странно.
И зачем посылать? Его, видите ли, представили к ордену Кирила и
Мефодия! Да что такого он сделал? Да издал антологию современной
болгарской лирики исключительно в собственных переводах. Так разве он один
у нас такой?
Странно, странно.

Конечно, странно.
Болгарских поэтов я переводил много лет. Для себя, не думая, что
когда-то сумею все это напечатать. Но, как говорил Серп Иванович Сказкин,
пошла пруха, антология под название "Поэзия меридиана роз" вышла в свет.
Будь моя воля я бы отдал орден Кирила и Мефодия не переводчику, а самим
болгарским поэтам - настоящим, непридуманным. Они это заслужили.
Например, Христо Фотеву.

В одну дождливую ночь - ты убьешь меня. Дождь предложит мне хрупкое
плечо свое, я обхвачу его и, сделав пять шагов, упаду в ужаснувщуюся твою
память: она мой неожиданный мавзолей.
Не желая, ты все же убьешь меня, и я услышу, как ты убеждаешь древнюю
свою совесть, ты ведь имеешь в этом давний печальный опыт; и я услышу, как
ты повторяешь, что, в сущности, я жив. И я, покорный труп, буду
имитировать прекрасную жизнь живого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32