Ты загримируешь, перекрасишь меня и
будешь перерисовывать из букваря в букварь, храня в памяти мой последний
вскрик.
Ты поймешь, что я тебя ревновал, что любил тебя, что смотрел на тебя
с ужасом. Ужаснувшийся, ты воскликнешь, что, убивая, спасал меня, и
скажешь, что теперь я твой, а потому - жив, хотя я буду мертв, мертв,
мертвее самого мертвого человека.
Ты убьешь меня, но до того мы успеем отпраздновать странный праздник.
Смеясь, на большой площади старого города, я стану целовать твой смех и
твои страхи. Среди ночи, в буфете пустого заснеженного вокзала, я
почувствую твой поцелуй, почувствую всю тяжкую власть твоей древней любви
и жалости. И я вскрикну, я - маленький и жестокий, и, наконец, выскользну
из твоих рук.
В одну дождливую темную ночь - ты убьешь меня. В одну дождливую
темную ночь ты навсегда присвоишь меня себе. И, падая, я облегченно вдохну
запах твоего вечного, твоего мокрого, твоего деревянного тротуара.

Это о дожде. Это о родине. Это о городе детства. У каждого из нас
была своя Атлантида.

Приведенный выше перевод и сейчас кажется мне удачным. Сам Христо
Фотев тоже так считал, жаль, что стихотворение не попало в антологию. В
нее много чего не попало. Но все же она была составлена из стихов Андрея
Германова и Михаила Берберова, Петра Караангова и Николая Кынчева, Ивана
Теофилова и Аргириса Митропулоса, и многих многих других, кто
действительно того заслуживал и заслуживает. Перед всеми снимаю шляпу.
Никогда у меня не было шляпы, но перед болгарскими поэтами я ее снимаю.

Приглашение, присланное Союзом писателей Болгарии, как я уже говорил,
на многих моих коллег произвело скорее негативное впечатление. Для начала
приглашение просто сунули в стол, подальше от глаз. Потом председатель
писательской организации прозаик П., связавшись с Москвой, добился права
сопровождать меня в поездке (разве можно такого оставить без контроля?).
Потом к председателю подключили секретаря парторганизации поэта К
(разумная мера). Это уже было серьезно. Теперь, когда упряжка была
собрана, можно было ее запускать.
Я на все эти хлопоты взирал с некоторой тревогой. Понятно, мне
льстило - командировка... орден... Но ехать не хотелось. Хоть убей, не
хотелось. Сам не знаю почему, но боялся. Рядом, казалось бы, четыре
надежных уха, четыре надежных глаза, под дружеским,так сказать,
присмотром, а вот не хотелось ехать. Если уж совсем честно, на месте поэта
К. и прозаика П. я тем более бы не поехал.
Но они рискнули.
Таким образом, в середине мая мы оказались в Москве.
Во дворе дома Ростовых, перед СП СССР, нежно пахло листвой, никакой
гари - Бондарев тогда еще не сжигал чучело Евтушенко. Прозаик П., получив
необходимые бумаги, несколько иронично спросил: а зачем, Геннадий
Мартович, вам ночевать у родственников? Завтра вылет. Вместе и переночуем
в гостинице.
Подозреваю, что прозаик П. в своем благодушии несколько забылся. Я
ответил: пожалуйста. И сам, понятно, забылся. Но ведь всегда приятно:
вечер, выпивка, задушевные писательские разговоры... Так сказать, вечерние
беседы на островах...
Повинуясь нахлынувшему на меня добродушию, я спросил: а сколько водки
вы берете с собой? В Болгарии, как везде, русскую водку любят.
Ответ меня отрезвил.
- Водка? Какая водка? С сегодняшего дня, Геннадий Мартович, мы
официальная делегация. Вы, например, взяли с собой костюм?
Я кивнул. Костюмом в те дни я считал джинсы и смену рубашек.
- Вы уже бывали в Болгарии? - спросил я.
Прозаик П. загадочно промолчал, а поэт К., ответил несколько
недружелюбно: ты-то, говорят, точно бывал.
Ага, сказал я. Раз шесть.
Это неприятно удивило и поэта и прозаика.
- А кто тебе готовит подстрочники? - недружелюбно спросил поэт.
- Я перевожу с оригинала.
- Так все говорит, - уже совсем недружелюбно заметил поэт. Впрочем, с
болгарского можно переводить без всяких подстрочников.
Ну да, подумал я. Проще простого.
"Може би и аз ще плача във последния си час. Търся рима. Пада здрава
- син във профил, чер анфас..."
Что тут непонятного? Стефан Цанев всегда писал просто.
Я с ними подружусь, подумал я, откупоривая в номере гостинице бутылку
шампанского. Я расскажу им о болгарских поэтах, прозаик П. и поэт К.
расскажут мне о себе. Мы станем друзьями. В конце концов, все мы члены
одного караса. Писатели народ не очень дружный, но с ними я подружусь.
Чтобы ускорить процесс созревания дружбы, я рассказал смешной, на мой
взгляд анекдот. Недавно в Египте выкопали очень древнего сфинкса, так на
его левой ноге этот анекдот был выбит еще шумерской клинописью. Но все
равно анекдот казался мне смешным. Ну, тот самый, в котором гаишники
останавливают машину по самому пустячному поводу. Не успели они
откозырять, как водитель сломался: "Честное слово, у меня есть права,
просто я потерял их". А сидящая рядом женщина закричала: "Говорила тебе,
не садись пьяный за руль!" А мужичонка с заднего сиденья упрекнул: "И
тормоза у тебя ни к черту!" А его сосед, проснувшись, запричитал: "Что?
Накрылась наша контрабанда?"
И так далее.
В комнате установилась тишина. Никто не засмеялся. Прозаик П.,
поставив резную трость между ног, вздернул брови и сурово спросил:
- Вы это к чему?
Действительно, к чему я такое? Мне, можно сказать, выразили доверие,
отправили, провинившегося, в командировку, а я еще не успел пересечь
границу и уже травлю анекдотики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32