В кого угодно. Даже в птицу. Поэтому всегда знает, что происходит вокруг.
Они с опаской оглянулись по сторонам. На торчащем в отдалении пне сидела подозрительного вида ворона и внимательно наблюдала за ними.
– Поговаривают, что за Треснувшим пиком живет целая семья, которая умеет оборачиваться волками, – продолжал Гальта (он никогда не отказывался от многообещающей темы, не развив ее до конца), – потому что однажды ночью кто-то подстрелил волка, а на следующий день их тетка хромала, и у нее на ноге была рана от стрелы…
– А я думаю, что люди не могут превращаться в животных, – медленно произнесла Эск.
– И с чего ты это взяла, госпожа Всезнайка?
– Матушка очень большая. Если она обернется лисицей, что станет с теми кусками, которые не поместятся под шкуру?
– Она их просто заколдовывает, и они исчезают, – заявил Церн.
– По-моему, магия действует несколько иначе, – возразила Эск. – Ты не можешь взять и заставить что-то случиться, это как… как качаются на доске – когда опускается один ее конец, другой обязательно поднимается… Ее голос постепенно затих. Братья смерили сестру испытующими взглядами.
– Не могу представить себе матушку качающейся на доске, – заметил Гальта. Церн хихикнул.
– Да нет, я хотела сказать, каждый раз, когда что-то происходит, должно произойти и что-то другое… мне так кажется, – неуверенно произнесла Эск, огибая более высокий, чем обычно, сугроб. – Только… в противоположном направлении.
– Глупости, – перебил ее Гальта. – Вот помнишь, в прошлом году на ярмарку приехал настоящий волшебник? Он еще делал так, что всякая всячина и птицы появлялись из ниоткуда. То есть это просто происходило, он произносил нужные слова, взмахивал руками, и все случалось. Не было там никаких досок.
– Зато были карусели, – вставил Церн. – И такая штука, где надо было бросать одни штуки в другие штуки, чтобы выиграть разные штуки. Ты, Гальта, ни разу не попал.
– И ты тоже, ты еще сказал, что эти штуки специально приклеены к другим штукам, чтобы их нельзя было сбить, а потом сказал…
Разговор убрел куда-то в сторону, словно пара щенков. Эск прислушивалась к нему вполуха. «Я-то понимаю, что хотела сказать, – заверила она себя. – Творить магию легко, нужно только найти место, где все находится в равновесии, и подтолкнуть. Это может кто угодно. Здесь нет ничего магического. Чудные слова и размахивание руками – это просто… это для…»
Она окончательно запуталась, удивляясь самой себе. Мысль присутствовала в ее сознании, маячила перед самым носом. Только Эск не могла выразить ее словами…
Ужасно, когда находишь в своей голове интересные вещи и не знаешь, что они там делают. Это…
– Шевели ногами, мы так целый день проходим. Она тряхнула головой и поспешила за братьями.
Домик ведьмы состоял из стольких флигелей и пристроек, что понять, как он выглядел изначально и существовал ли когда-нибудь вообще, было очень трудно. Летом он был окружен грядками, густо заросшими тем, что матушка неопределенно величала «травами», то есть необычными растениями, волосатыми, переплетающимися и стелющимися по земле, с любопытными цветками, ярко окрашенными плодами и неприятно набухшими стручками. Только матушка знала, для чего они предназначаются, а любой дикий голубь, который с голодухи решал позавтракать «травами», появлялся из грядок, хихикая про себя и натыкаясь на все подряд (а иногда не появлялся вовсе).
Сейчас огород был скрыт глубоко под снегом. На шесте одиноко хлопал чулок-флюгер. Матушка не одобряла полеты, но некоторые из ее подруг до сих пор пользовались метлами.
– Дом выглядит заброшенным, – подметил Церн.
– Дыма нет, – подхватил Гальта. «Окна похожи на глаза», – подумала Эск, но оставила эту мысль при себе.
– Это всего лишь дом матушки, – заявила она вслух. – Ничего особенного.
Домик излучал пустоту. Они чувствовали это. Окна действительно походили на глаза, черные и угрожающие на фоне белого снега. Ни один разумный обитатель Овцепикских гор не допустит, чтобы зимой в его камине погас огонь, – это вопрос чести.
Эскарине захотелось предложить вернуться домой, но она знала, что, промолви она хоть слово, мальчишки умчатся со всех ног. Вместо этого она сказала:
– Мама говорит, что в туалете на гвоздике всегда висит ключ.
Это предложение также не вызвало энтузиазма. Даже в самом обыкновенном незнакомом туалете обитают всякие мелкие ужасы типа осиных гнезд, огромных пауков и таинственных существ, шуршащих на крыше. А в туалет одной семьи однажды суровой зимой забрался небольшой медведь и залег там в спячку, из-за чего все семейство страдало острым запором до тех пор, пока мишка не согласился перебраться на сеновал. В туалете ведьмы могло встретиться вообще все что угодно.
– Я пойду посмотрю? – добавила Эск.
– Иди, если тебе так хочется, – беспечно отозвался Гальта и почти незаметно облегченно вздохнул.
Когда Эск наконец открыла заметенную снегом дверь, представший ее взору туалет был аккуратным, чистым и не содержал ничего более зловещего, чем старый календарь, точнее, половинки старого календаря, заботливо нацепленной на гвоздик. С точки зрения философии, матушка неодобрительно относилась к чтению, но она никогда не стала бы утверждать, что книги, особенно книги со славными тонкими страничками, ни на что не годятся.
Ключ лежал на полочке у двери вместе с куколкой какой-то бабочки и огрызком свечи. Стараясь не потревожить куколку, Эск осторожно взяла ключ и торопливо вернулась к братьям.
К передней двери идти было бессмысленно. Через передние двери в Дурном Заду ходили только новобрачные и покойники, а матушка не желала присоединяться ни к тем, ни к другим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12