– В ЭТОМ НЕТ НИЧЕГО ВАЖНОГО. ОСКОЛОК МИФИЧЕСКИХ РУИН. ПРОБЛЕМЫ РАЗРЕШАТСЯ САМИ СОБОЙ. ТЫ МОЖЕШЬ ПОЛОЖИТЬСЯ НА ЭТО.
– Что ты имеешь в виду – сами собой?
– ВЕРОЯТНО, ЕГО СМЕРТЬ – ВОПРОС НЕСКОЛЬКИХ ДНЕЙ.
Сьюзан уставилась на жизнеизмеритель.
– Но это ужасно!
– НЕ УВЛЕЧЕНА ЛИ ТЫ РОМАНТИЧЕСКИ ЭТИМ МОЛОДЫМ ЧЕЛОВЕКОМ?
– Что? Нет! Я и видела-то его всего один раз.
– ВАШИ ВЗГЛЯДЫ НЕ ВСТРЕЧАЛИСЬ В ПЕРЕПОЛНЕННОМ ЗАЛЕ? НЕ ПРОИСХОДИЛО НИЧЕГО В ЭТОМ РОДЕ?
– Нет, конечно, нет!
– ТАК ЧТО ЖЕ ТЫ ВОЛНУЕШЬСЯ?
– Потому что он важ… потому что он человек, – сказала Сьюзан, удивляясь сама себе. – Не вижу, почему с людьми должно происходить такое, – неубедительно добавила она. – Вот и все. Я не знаю.
Он склонялся до тех пор, пока его череп не оказался на уровне ее лица.
– НО БОЛЬШИНСТВО ЛЮДЕЙ ГОРАЗДО ГЛУПЕЕ РАСТРАЧИВАЮТ СВОИ ЖИЗНИ. РАЗВЕ ТЫ НЕ ЗАМЕТИЛА? РАЗВЕ ТЕБЕ НЕ СЛУЧАЛОСЬ, ГЛЯДЯ ВНИЗ НА ГОРОД СО СПИНЫ ЛОШАДИ, ДУМАТЬ КАК ПОХОЖ ОН НА МУРАВЕЙНИК, ПОЛНЫЙ СЛЕПЫХ ТВАРЕЙ, СЧИТАЮЩИХ ТОЛЬКО СВОЙ МАЛЕНЬКИЙ МИРОК РЕАЛЕНЫМ? ТЫ ВИДЕЛА ГОРЯЩИЕ ОКНА И ХОТЕЛА ВЕРИТЬ, ЧТО ЗА НИМИ ТВОРЯТСЯ ПРЕКРАСНЫЕ ИСТОРИИ, НО ЗНАЛА, ЧТО НЕТ ТАМ НИЧЕГО, КРОМЕ ТОСКЛИВЫХ, ТУПЫХ ДУШОНОК, ПРОСТЕЙШИХ ПОЖИРАТЕЛЕЙ, ЧЬИ ЧУВСТВА – ИНСТИНКТЫ И ЧЬИ ЖИЗНИ – НЕ БОЛЕЕ ЧЕМ ШЕПОТ ВЕТРА?
Голубое сияние было бездонным. Казалось, оно высасывает ее сознание.
– Нет, – прошептала она. – Я никогда так не думала.
Смерть резко выпрямился и отвернулся от нее.
– ЗРЯ. ЭТО МОГЛО БЫ ОБЛЕГЧИТЬ ТЕБЕ ЖИЗНЬ, – заметил он.
– Но все это – просто хаос, – сказала Сьюзан. – Нет никакого смысла в том, как люди умирают. Никакой справедливости.
– ХА.
– Ты удержал свою руку. Ты сохранил жизнь моему отцу.
– Я БЫЛ ГЛУП. ИЗМЕНИТЬ ЧЬЮ-ТО СУДЬБУ – ЗНАЧИТ ИЗМЕНИТЬ ВЕСЬ МИР. Я ВСПОМНИЛ ОБ ЭТОМ. ТЕБЕ ТОЖЕ НЕ ПОМЕШАЕТ ПОМНИТЬ.
Он говорил, отвернувшись от нее.
– Не вижу, почему мы не можем что-то менять, если мир становится от этого лучше, – сказала Сьюзан.
– ХА.
– Или ты просто боишься его менять?
Он повернулся. Его взгляд заставил Сьюзан отшатнутся. Он медленно двинулся к ней. Его голос, когда он прозвучал, был подобен шипению змеи.
– ТЫ ГОВОРИШЬ ЭТО МНЕ? СТОИШЬ ЗДЕСЬ В СВОЕМ МИЛЕНЬКОМ ПЛАТЬИЦЕ И ГОВОРИШЬ ЭТО МНЕ? ЛЕПЕЧЕШЬ ОБ ИЗМЕНЕНИИ МИРА? А ХВАТИТ У ТЕБЯ МУЖЕСТВА ПРИНЯТЬ ЕГО ТАКИМ, КАКОВ ОН ЕСТЬ? ЗНАТЬ, ЧТО ТЫ ДОЛЖНА ДЕЛАТЬ И ДЕЛАТЬ ЭТО, НЕВЗИРАЯ НА ЦЕНУ? ЕСТЬ ЛИ ХОТЬ КТО-ТО В ЭТОМ МИРЕ, КТО ЗНАЕТ, ЧТО ТАКОЕ ДОЛГ?
Его кулаки конвульсивно разжались и сжались опять.
– ТО, ЧТО Я СКАЖУ СЕЙЧАС, ТЫ ДОЛЖНА ЗАПОМНИТЬ… ДЛЯ НАС ВРЕМЯ – ЭТО ТОЛЬКО МЕСТО. ВСЕ ОНО РАСКРЫТО ПЕРЕД НАМИ. ЗДЕСЬ И ТО, ЧТО ЕСТЬ, И ТО, ЧТО БУДЕТ. ЕСЛИ ТЫ ИЗМЕНИШЬ ЧТО-ТО, ОТВЕТСТВЕННОСТЬ ПАДЕТ НА ТЕБЯ. И МОЖЕТ ОКАЗАТЬСЯ СЛИШКОМ ТЯЖЕЛОЙ, ЧТОБЫ ЕЕ ВЫДЕРЖАТЬ.
– Это просто оправдания, – Сьюзан сверкнула глазами на высокую фигуру. Развернулась и пошла прочь из комнаты.
– СЬЮЗАН.
Она остановилась на полпути, но не повернулась.
– Да?
– НА САМОМ ДЕЛЕ… ОСТРЫЕ КОЛЕНИ?
– Да!

Это был первый в мире кофр для пианино и сделан он был из ковра. Клифф легко забросил его на плечо и подхватил другой рукой сумку со своими камнями.
– Тяжело? – спросил Бадди.
Клифф подбросил пианино одной рукой и прикинул.
– Немного, – сказал он. Пол затрещал под ним. – А нам обязательно было отдирать от него все доски?
– Это должно сработать, – сказал Глод. – Это как… карета. Чем больше ты от нее отдерешь, тем быстрее она покатится. Пошли.
И они отправились в путь. Бадди старался не привлекать внимания, насколько это возможно, если вас сопровождают гном с большим горном, человекообразная обезьяна и тролль, несущий в сумке пианино.
– Я как карета, – сообщил тролль, когда они взяли курс на «Барабан». – Большая черная карета со всем этим ливером.
– Ливером? – переспросил Бадди. Он уже начал привыкать к своему имени.
– Щиты и эти самые.
– А, ливрейные лакеи.
– И эти самые.
– Что ты сделаешь, когда у тебя будет куча золота, Глод? – спросил Бадди. Гитара тихонько отозвалась из чехла на звуки его голоса.
Глод пришел в замешательство. Он хотел объяснить, что для гнома единственный смысл в обладании кучей золота заключался в обладании кучей золота. От него не требуется ничего другого, кроме как быть настолько ауреальным, насколько оно способно.
– Без понятия, – ответил он. – Никогда не думал, что у меня будет куча золота. А как насчет тебя?
– Я поклялся стать самым знаменитым музыкантом в мире.
– Опасные они, такого типа клятвы, – сказал Клифф. – Можно и выполнить.
– Разве не все артисты мечтают об этом?
– По моему опыту, – сказал Глод, – каждый настоящий артист хочет, действительно хочет, чтобы ему платили.
– И славу, – добавил Бадди.
– Насчет славы не знаю, – сказал Глод. – Трудновато быть и знаменитым и живым одновременно. Все, что я хочу – это играть каждый день и слышать, как кто-нибудь говорит: «Спасибо, это было отлично. Вот тут немного денег. Завтра в это же время, хорошо?»
– И это все?
– Это очень много. Мне нравится, когда люди говорят: «Нужен хороший горнист, позовем Глода сына Глода».
– Звучит скучновато, – заметил Бадди.
– Я люблю скуку. В ней есть постоянство.
Они добрались до боковой двери «Барабана» и вошли в мрачную комнату, пропахшую крысами и уже побывавшим в употреблении пивом. Из бара доносился приглушенный гул голосов.
– На звук там куча народу, – сказал Глод.
К ним подскочил Гибискус.
– Вы готовы, чуваки? – спросил он.
– Обожди, – сказал Клифф. – Мы не обсудили оплату.
– Я же сказал – шесть долларов, – сказал Гибискус. – А чего вы ожидали? Вы не члены Гильдии, а Гильдия берет восемь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101