Но это же наша гильдия…
– В точку! Так что заткнись! Ха! Ха! Ха!

Телега катила через бесконечные капустные поля по направлению к Псевдополису.
– Я уже ездил в турне, между прочим, – сказал Глод. – Я тогда играл со Снори Снорикузином и Его Латунными Идиотами. Каждую ночь в новой постели. Через некоторое время мы уже не помнили, какой сегодня день недели.
– А какой сегодня день недели? – спросил Клифф.
– Видишь? А ведь мы в пути… сколько?… три часа, – сказал Глод.
– Где мы заночуем? – поинтересовался Клифф.
– В Скроте, – сказал Асфальт.
– Звучит многообещающе, – заметил Глод.
– Был там раньше, с цирком, – сообщил Асфальт. – На весь город одна лошадь.
Бадди попробовал смотреть через борт на поля, но удовольствие не стоило усилий. Богатые наносные поля Равнины Сто были житницей континента, но никак не вызывающим благоговейный трепет зрелищем, если только вас не приводит в восхищение пятьдесят три сорта капусты и восемьдесят один сорт бобов.
На шахматной доске равнины, на расстоянии примерно мили друг от друга, стояли деревни, а на чуть большем расстоянии – города. Городами они назывались потому, что были больше деревни. Телега уже проехала через два таких. В них было две улицы крест-накрест, одна таверна, одно зернохранилище, одна кузница, одна прокатная конюшня под вывеской вроде «Прокатная конюшня Джо», пара амбаров, три древних старика у таверны и три юноши у «Конюшни Джо», клянущихся друг другу, что однажды, очень скоро, они покинут город и совершат массу великих дел. Очень скоро. В любой день.
– Напоминает тебе о доме, а? – спросил тролль, пихая Бадди в бок.
– Что? Нет! Лламедос – это сплошь горы и долины. И дождь. И туман. И вечнозеленые деревья. – Бадди вздохнул.
– У тебя был здоровенный дом, я полагаю, – сказал тролль.
– Просто лачуга, – сказал Бадди. – Построенная из земли и дерева. Да, просто грязь и дерево.
Он опять вздохнул.
– Похоже на эти у дороги, – сказал Асфальт. – Тоска. Поговорить не с кем, я знавал людей, которые от этого совершенно свих…
– Сколько уже едем? – перебил Клифф.
– Три часа и десять минут, – сказал Глод.
Бадди вздохнул.

Эти люди невидимы, осознал Смерть. Он-то привык к невидимости. Это просто часть профессии. Люди не замечают его до тех пор, пока у них не остается выбора.
С другой стороны, он был антропоморфной персонификацией, в то время как Вонючий Старина Рон был человеком, по крайней мере формально.
Рон зарабатывал на жизнь тем, что следовал за людьми до тех пор, пока они не давали ему денег. У него была собачонка, которое добавляла некоторые нюансы к запаху самого Рона. Это был седоватый коричневый терьер с рваными ушами и противными проплешинами; он таскался со старой шляпой, зажатой остатками зубов, и поскольку люди как правило подают животным охотнее, чем другим людям, это значительно повышало дееспособность группы.
Генри-Гроб, напротив, стяжал средства, не сходя с места. Люди, которые организовывали важные общественные мероприятия, присылали ему анти-приглашение и немного денег, чтобы быть уверенными, что он вдруг не явится. Если же они этого не делали, Генри бочком прокрадывался на свадебную церемонию и предлагал присутствующим ознакомится с его замечательной коллекцией кожных заболеваний. Кроме того, у него был кашель, которой казался почти осязаемым.
У него была табличка, на которой он накорябал углем: «За малсть дениг я праважу тибя дамой. Гро Гро».
Арнольд Сбоку не имел ног. Этот недостаток, казалось, никак не сказывался на его деловых операциях. Он хватал людей за ноги и спрашивал: «Пенни разменяешь?», неизменно достигая успеха в результате умственного замешательства клиента.
И был еще один, которого они звали Уткоман, поскольку на голове у него сидела утка. И никто не упоминал об этом. Никто не обращал на нее никакого внимания. Она казалась второстепенной маловажной деталью, вроде безногости Арнольда, независимого запаха Старины Рона или вулканического хрипения Генри. Но она бередила в общем-то умиротворенный рассудок Смерти.
– В КОНЦЕ-ТО КОНЦОВ, – думал он, – ДОЛЖЕН ОН О НЕЙ ЗНАТЬ, ИЛИ НЕ ДОЛЖЕН? ЭТО ВЕДЬ СОВСЕМ НЕ ТО ЖЕ САМОЕ, ЧТО НИТОЧКА У ТЕБЯ НА ЖИЛЕТЕ ИЛИ ЧТО-ТО ВРОДЕ…
По общему согласию они назвали его Мистер Кляча. Он не знал, почему. С другой стороны, он был вообще из тех, кто может вести продолжительные дискуссии с дверью.
Могло ведь и быть какое-то логическое обоснование.
Нищие проводили день, шатаясь по улицам, где люди, которым они были не видны, осторожно обходили их и бросали им монетку-другую. Мистер Кляча тоже недурно справлялся с делом. Когда он просил денег, люди обнаруживали, что не могут ему отказать.

Через Скрот даже не протекала река. Он существовал просто потому, что ты мог отхватить здесь столько земли, сколько сможешь, прежде чем тебе понадобится что-то еще.
Здесь было две улицы крест-накрест, одна таверна, одно зернохранилище, одна кузница, пара амбаров и, как дань оригинальности, «Прокатная конюшня Сета».
Ничего не двигалось. Спали даже мухи. Только длинные тени медленно перемещались по улицам.
– Мне казалось, ты говорил, что здесь есть лошадь, – сказал Клифф, когда они въехали на изрытое колеями и покрытое лужами пространство, которое, вероятно, славилось здесь под именем Главной Площади.
– Должно быть, сдохла, – сказал Асфальт.
Глод вскочил на ноги, широко раскинул руки и завопил:
– Привет, Скрот!
Вывеска конюшни сорвалась с последнего гвоздя и приземлилась в пыль.
– Что мне нравится в этой кочевой жизни, – заметил он, – так это приветливые люди и интересные места.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101