– Как решите, так и будет, – дипломатично сказала Мими.
– Решить-то было бы просто, если б все билеты не были проданы и мы не ждали гостей, – кисло отозвался бывший тенор. – А теперь спектакль уже не отменишь.
– Не вижу причин его отменять, – сказал балетмейстер. – Если девочки, конечно, готовы на подвиг.
«Подвиг»… Он сказал это в насмешку. Ему спектакль представлялся не подвигом, а рутиной. Старая, столько раз обновлявшаяся, в основном слегка подмалеванными декорациями, постановка.
Не дождавшись ответа, сухарь объявил:
– Предлагаю разделить роль Ольги. Так вам будет легче. Ты, Мими – Одиллия, Виолетта – Одетта.
Девушки переглянулись, как бы советуясь. В больших светлых глазах Виолетты словно затаилась мольба. А может, и не мольба, может, просто глаза у нее смотрели мягко и как-то беспомощно,
– Зачем же делить роль? – спросила Мими.
– А почему бы ее не разделить? В конце концов, это ведь две разные роли.
– Да, но их всегда исполняет одна балерина.
– Ну, если ты думаешь, что потянешь всю роль… В его голосе звучала уступчивость.
– Я на это не претендую, – поспешила пояснить Мими. – Но думаю, что вы могли бы дать ее Виолетте.
– Ну, уж нет! – решительно покачал головой балетмейстер. – Это – нет. Нам сейчас не до экспериментов. Задача у вас и без того трудная.
Взгляды обеих снова встретились, как бы для совета. И Мими опять показалось, что глаза Виолетты смотрят на нее умоляюще.
– Тогда я возьму Одетту, – предложила Мими.
Сухарь смерил ее взглядом, в котором ясно читалось: «Ты что, в сестры милосердия записалась?» Но вслух произнес:
– Честно говоря, я не очень представляю тебя в этой трогательной роли. Зато ты достаточно агрессивна для Одиллии…
– Да, на словах…
Балетмейстер хотел, видно, что-то возразить, но промолчал.
– Из Виолетты выйдет чудесная Одиллия, – сказала Мими.
– По-моему, я достаточно хорошо знаю возможности и Виолетты, и твои, и всей труппы. Я ничего против Виолетты не имею… только она… с ее наивным видом…
– Наивным?… Да коварней и демоничней ее не найдешь, уверяю вас.
– Ты своими похвалами хоть кого угробишь, – пробубнил балетмейстер и взглянул на директора.
Тот только плечами пожал, дескать, дело твое.
– В крайнем случае можете поменяться партиями, – сказал сухарь словно бы про себя. – Ладно, решим на репетиции.
Он снова взглянул на директора. Тот опять пожал плечами.
– Да… можете поменяться, – повторил балетмейстер. – Я не возражаю.
Это прозвучало как «все равно один черт», но лицо Виолетты просияло. Мими ничего не сказала. И только когда они вышли из кабинета, заметила:
– Все-таки разделил Одетту – Одиллию. Выходит, мы с тобой вместе взятые – одна настоящая прима. Значит, каждая из нас – ровно полпримы. Прямо лопнуть можно… от гордости.
Но у Виолетты не было времени для подобных размышлений, она торопилась вниз, в проходную, звонить отцу.
Вахтер, покинув свой пост, болтал у двери с ответственным за противопожарную охрану.
– Папа, мне дали роль! – крикнула она дрожащим от ликования голосом, едва их соединили.
– Поздравляю!… – голос отца звучал так отчетливо, словно они разговаривали не по междугородному, а по городскому телефону. – Очень за тебя рад, моя девочка…
И тут только догадался спросить:
– А какую?
– Одиллии.
– Одиллии?… Но ведь это… это самая трудная роль!… Это же кульминация спектакля! Очень, очень рад…
– Как ты себя чувствуешь, папочка? – прервала она его.
– Мне лучше, дочка, я же тебе говорил. А теперь, после такого известия, мне станет совсем хорошо.
– Только не волнуйся…
– Конечно, не буду. Чего мне волноваться? Ты же знаешь, как я в тебя верю… Но все-таки после спектакля сразу же позвони…
Она, естественно, обещала позвонить сразу же после спектакля и снова умоляла его не волноваться, как будто это зависело от него, а он убеждал ее, что верит в нее, и разговор закончился традиционным «в добрый час».
В добрый час… Был час начала репетиции, но не «Лебединого озера», а текущего репертуара, балетных партий в «Князе Игоре», и Виолетта бегом бросилась наверх в зал.

* * *

Пока кончится репетиция, пока оденешься, пока отделаешься от Мими, Тани и Васко, которые хотят затащить тебя в кафе, – вот уже и стемнело.
Эти трое прямо жить не могут без кафе, пока не убьют там два-три часа, домой не возвращаются. Для Виолетты же это значило провести два-три часа наедине с видениями и музыкой, но сейчас она почти стеснялась признаться себе в этом. Она старалась избегать Мими, а Мими сегодня еще раз доказала, что она настоящая подруга. Хлопотала, чтобы ей досталась вся роль, а потом уступила главную из двух партий. Партию Черного лебедя. Партию, о которой Виолетта мечтала столько лет.
Она вышла из театра и тут же очутилась в обществе виолончелиста. Ну и настойчивый, однако.
– Мое приглашение выпить кофе с коньяком все еще в силе, – заверил он ее, идя вслед за ней.
Она, естественно, не ответила. Не хватало еще разговаривать с этим пошляком.
– Не подумайте, что я хочу вас напоить, – продолжал виолончелист. – А тем более приставать. Но вы одиноки, Я – тоже. Я хотел бы поговорить с вами о тоске одиночества… И, если можно, разогнать ее.
Не слушая его болтовни, она свернула за угол, на другую улицу, и он, как всегда, потащился за ней. Одна из трех безликих улиц ее ежедневного маршрута к дому была еще более безлика сейчас, в темноте, лишь кое-где освещенная тусклым светом желтых фонарей. Улица эта не отличалась от улиц любого другого города, и она шла по ней в сопровождении какого-то типа, о котором не знала ничего, кроме того, что он играет на виолончели и что он страшный нахал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33