Он, конечно, спрашивает, правду ли я говорю, и в доказательство того, что это правда, я удаляюсь (пусть эта парочка закончит наконец свою беседу) и забегаю в соседний магазин, где незадолго до этого мой, так сказать, зоркий глаз журналиста приметил несколько игрушечных машин.
– А-а-а, ты их купил! – недоверчиво встречает меня малыш, однако это не мешает ему оценить игрушки по достоинству.
– Как это купил? Их только что прислали с завода.
– Как прислали?
– Самолетом, естественно.
Мальчонка, конечно, все понимает, однако игра в вопросы и ответы ему нравится, и мы некоторое время продолжаем развивать легенду о самолете, уточняя детали.
Оживление на нашем конце стола, увы, находится в резком контрасте с холодной атмосферой на другом. Лиза и Илиев почти не разговаривают, лишь изредка оттуда слышится: «Может, возьмем еще по кусочку торта?» – «Нет-нет, спасибо!»
– Нам, пожалуй, пора, – говорит наконец Илиев.
С этим решительным предложением спешат согласиться все, в том числе и Петьо, которому не терпится как можно скорее отнести домой свои сокровища.
– Что это вы там сидели такие надутые? Ни дать ни взять индюки… – говорю я Илиеву, когда наш «москвич» уже катит по направлению к Софии.
– Ну и выражаетесь вы, – кисло отвечает Владо. – А ведь вроде культурный человек.
– Простите, мне подумалось, что у вас, должно быть, что-то не ладится.
– Посмотрел бы я на вас, если б вам подсунули ребенка.
– Значит, это ее малыш, – заключаю я. И, поскольку Илиев молчит, продолжаю: – Старая проблема. Помнится, я еще в первом своем сценарии ее затронул.
– Сценарий – это одно, а жизнь – другое, – меланхолично произносит инженер.
– Мне казалось, подобные предрассудки давно вышли из моды, – говорю я как бы про себя. Илиев не отвечает. – Вы, надеюсь, не воображали, что окажетесь у нее первым мужчиной?
– Естественно, – неохотно отзывается он, включая дальний свет, так как мы уже выехали на шоссе.
– Ребенок – всего лишь следствие прежней связи. Не могла ведь эта женщина заранее знать, что встретится с вами, верно? А то непременно поберегла бы себя для вас.
Резко переключив дальний свет на ближний, разминувшись со встречной машиной, Илиев снова включает дальний и только после этого говорит:
– Послушайте, Павлов, не надо читать мне лекцию, я не обыватель какой-нибудь, и у меня нет предрассудков. Если на то пошло, я вам скажу: ребенок не изменит моего решения…
Слава богу!
– Но от этого сюрприз не перестает быть неприятным. И дело тут не в том, что я не люблю детей, но у меня работа такая – цифры, анализы, вычисления, – и мне необходим покой. А мальчишка будет озорничать, шуметь, приставать с вопросами. Вспомните, сколько он задал вам вопросов, пока мы там сидели?
– Не считал. Но когда-нибудь у вас появится и собственный ребенок.
– Своего я начну воспитывать с первого дня. Ребенка надо начинать воспитывать с первого дня. Со второго уже поздно…
– А все-таки это делает вам честь – что вы остаетесь верным своему слову, – пробую я несколько подбодрить его.
– Эта женщина сводит меня с ума, тут уж не до чести. Для меня вопрос решен… Только вот обещаний мы друг другу не давали.
Он замолкает. У меня тоже пропадает охота разговаривать. Любовь всегда заставляет держаться подобающим образом, даже когда она сводится к сексуальному удобству. Даже когда она на редкость глупая. Как моя первая любовь.
Уже совсем темно. Вспаханные поля и покрытые инеем пастбища образуют сплошную мглистую черноту, рассекаемую надвое светлой лентой шоссе, по которому летит «москвич». Но под ногами у меня не валяется портфель с долларами. Вместо портфеля торчат ноги Илиева.
Первая любовь. Первое страдание. Ты только что окончил университет, она только что окончила гимназию. Ты увидел ее в начале лета у кого-то на дне рождения совершенно случайно – все роковые события происходят случайно, хотя за этой случайностью стоит закон вероятности. Мы собрались отпраздновать день рождения, торжество происходило вечером, шумное и дикое, как все подобные сборища, а она сидела в стороне от стола, заставленного бутылками, в стороне от танцующих, и ты даже удивился, что такая красивая девушка может сидеть в полном одиночестве и никто к ней не пристает. Ты разыскал хозяина дома, чтобы он представил тебя – хотелось, чтобы все было по-людски; красавица чуть заметно улыбнулась, вступила в разговор, и ты изо всех сил старался выжать из своего мозга что-нибудь интересное, да так и не выжал, и виной всему была твоя скованность – не потому, что ты был таким стеснительным, а оттого, что вид этого неземного существа подействовал на тебя как удар дубиной по голове.
У нее было тонкое, чуть удлиненное лицо, сине-зеленые глаза с длинными меланхолическими ресницами, и весь облик ее казался бы неземным, если бы не соблазнительные бедра, которые обрисовывались под легким летним платьем, и маленькая, тоже ужасно соблазнительная грудь.
Взгляд ее был мечтательным, загадочным, и веяло от нее горьким ароматом сирени. (Неземное существо душилось одеколоном «Сирень» с очень слабым запахом – однако достаточно сильным, чтобы до конца сохраниться в твоей памяти как благоухание первой любви.)
Женщина-картинка, точно сошедшая с обложки кинообозрения, одухотворенная и вместе с тем чувственная – я был настолько скован смущением, что в конце концов она сама начала разговор, на мое счастье, о кино, потому что, заговори она о музыке или о театре, ей бы сразу стало ясно, что я круглый дурак.
Да, красавица решила посвятить себя киноискусству, и тебе это показалось вполне естественным, как в случае с Лизой, с ее театральным институтом, – чему удивляться, если девушка, обладающая внешностью кинозвезды, готовится в киноактрисы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133