Как только вы свыкнетесь с мыслью, что надо
продаваться, жизнь сразу покажется вам более легкой и сносной.
- Надоели вы с вашим цинизмом. Не портите мне хоть этот вечер.
- Ладно, ладно, - соглашаюсь я и плотнее прижимаю девушку к себе,
ощущая ее тело под простым поплиновым платьем, которое, к счастью, в
полумраке не очень бросается в глаза.
Танец кончается, и мы возвращаемся за маленький столик.
- Еще одно виски?
- Мерси. Я предпочитаю что-нибудь прохладительное.
- Два швепса! - говорю я проходящему кельнеру.
- И один скотч! - слышится у меня за спиной мягкий женский голос.
Я оборачиваюсь. У стола в бледно-розовом, кружевном платье для
коктейля стоит Франсуаз. Какая женщина! Все цвета ей идут. Но в данный
момент это не производит на меня никакого впечатления. Вернее, полностью
отравляет все.
- Что, ты даже не пригласишь меня сесть? - спрашивает Франсуаз. - Или
забыл, что назначил мне свиданье?
- На завтра, - поправляю я, бросая на нее убийственный взгляд.
- На сегодня, а не на завтра, - настаивает Франсуаз, пододвигая стул
и устраиваясь за столом. - Многочисленные связи, дорогой мой Эмиль,
порождают хаос в личной жизни. Об этом я уже не раз говорила тебе.
Она посматривает на Лиду, точнее, на ее жалкое платьице с тем
презрительным сожалением, на какое способны только женщины, и добавляет:
- Но раз уж ты все спутал, то сохраняй хоть хладнокровие. Познакомил
бы нас!
Знакомя их, я с ужасом замечаю, что Лида готова заплакать.
- Вы как будто чем-то расстроены, - говорит Франсуаз, снова
разглядывая ее. - Он того не стоит. Берите пример с меня: не слишком
принимайте его всерьез, и все будет в порядке.
Кельнер приносит напитки и удаляется.
- Пожалуй, мне лучше уйти, - шепчет Лида, едва сдерживая слезы.
- Я тебя провожу, - говорю я.
- Мы вместе проводим ее, - поправляет Франсуаз, - хотя мне сегодня до
смерти хочется потанцевать.
Отпив из бокала, она опять переводит взгляд на Лиду:
- Мы вас проводим, не беспокойтесь. На улице стоит моя машина. Дайте
только перевести дух и выкурить сигарету.
- Ты садись сзади, - распоряжается брюнетка, когда мы выходим вскоре
на улицу и останавливаемся возле ее нового "ситроена".
Я подчиняюсь и, пока машина летит по ночным улицам, рассеянно смотрю
на роскошную высокую прическу Франсуаз, с трудом сдерживая желание
схватить ее за эту прическу и оттрепать как следует. Лида сидит с нею
рядом ни жива ни мертва.
Машина останавливается на Рю де Прованс, и я выхожу, чтоб проводить
девушку, но она шепчет даже без всякой злобы, с какой-то апатией:
- Ступайте себе. Я не желаю вас видеть.
Дождавшись, пока она ушла, я возвращаюсь в "ситроен".
- Франсуаз, ты настоящее чудовище! - говорю я в момент, когда машина
стремительно срывается с места.
- Оставь свои любовные признания, - прерывает она меня. - Я просто
забочусь о деле. В отличие от тебя.
- К делу это не имеет никакого отношения.
- Напротив, это часть дела. Иначе зачем бы я стала связываться? После
такого скандальчика наша связь приобретет широкую известность, которая
послужит для нас лучшим прикрытием.
Она ведет машину быстро и сноровисто, зорко глядя вперед. Это не
мешает ей наблюдать и за мной.
- Ты и в самом деле взгрустнул, - замечает брюнетка почти с
удивлением.
- А ты только сейчас обнаруживаешь, что человек может иметь и
какие-то человеческие чувства.
- Только человек не нашей профессии, - возражает Франсуаз.
Потом сухо добавляет:
- Я должна сегодня же ознакомить тебя с инструкциями. С завтрашнего
дня ты начинаешь действовать.

5
Вот наконец и солнце, и притом не плавающее во мгле, а ясное и
теплое. И в самый раз, если учесть, что уже май. Я не фермер, и погода для
меня особого значения не имеет, но даже самое безотрадное ремесло
становится как бы более сносным, когда выглянет солнце.
Однако солнечно лишь от дома до Центра. В здании Центра о погоде
можно узнать только из газет - тут всегда сумрачно и сыро, как в ущелье в
зимний день. У меня вечно горит настольная лампа. Я не тружусь даже
раздвигать пыльные бархатные портьеры - светлее от этого в комнате все
равно не станет.
По столу у меня разбросана корректура очередного номера журнала.
Последняя корректура - сверстанная. Через три-четыре дня журнал начнут
печатать, а несколькими днями позже он выйдет в свет. Как только пахнущая
типографской краской книжка будет положена Димову на стол, я буду уволен.
Этот вопрос уже решен. Поэтому мной никто больше не занимается, и даже
Кралев не обращает на меня внимания.
Быстро просмотрев корректуру, я отношу ее Милко в соседнюю комнату. К
моему удивлению, молчальник оживленно разговаривает с Лидой. Истины ради
должен сказать, что в данный момент разговаривает Лида, но Милко слушает
ее с явным участием. С не меньшим удивлением я устанавливаю, что они уже
перешли на "ты", в то время как мы с Лидой все еще на "вы", и даже не на
"вы" - просто обходимся холодными кивками.
Милко прерывает разговор с Лидой, чтоб выслушать мои указания
относительно того, каким шрифтом набрать заголовки, а молодая женщина тем
временем с безучастным видом смотрит в окно, хотя, кроме серых стен, там
ничего увидеть нельзя. Затем молчальник начинает листать корректуру, чтоб
посмотреть, велика ли правка, а я сажусь за стол Тони и рассматриваю
обложку с отпечатанным на ней содержанием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79