Я пристраиваюсь в конец и пять минут спустя оказываюсь у стола,
где веснушчатый парень в очках пополняет список поденщиков.
- У нас работают поденно, - предупреждает веснушчатый, окидывая меня
взглядом, чтобы определить, на что я способен.
Он это говорит по-английски, зная по опыту, что люди, говорящие
по-датски, едва ли пойдут сюда таскать ящики.
- Жалко, - говорю, хотя меня это вполне устраивает.
- Ваша фамилия?
- Бранкович.
- Югослав?
- Серб, - уточняю я.
- Двадцать пять крон, - сообщает парень и кивает следующему.
Работа на первый взгляд пустяковая. Подъемный кран вынимает ящики из
трюма корабля и ставит на платформу электрокара. Электрокар доставляет их
на склад. А люди вроде меня должны разносить ящики по определенным местам
и складывать в штабеля.
Единственное неудобство состоит в том, что каждый ящик весит около
пятидесяти килограммов. В нормальных условиях это меня нисколько бы не
смутило. Правда, в нормальных условиях я не стал бы таскать ящики. А
сейчас, когда я так истощен, груз давит на меня вдвойне, от тяжести дрожат
ноги; к тому же меня еще давит страх оттого, что я в любой момент могу
упасть и меня тут же прогонят.
Перетаскивая четвертый или пятый ящик, я замечаю, что за мной
наблюдает какой-то молодец в матросской бескозырке. Он идет за мною
следом; я ставлю ящик на место и слышу сзади его голос:
- Так, так... Осторожненько... Ставь его сюда. Ну вот!
Как только я расправил плечи, он меня спрашивает:
- Какой национальности? Итальянец?
Я отрицательно качаю головой.
- Испанец?
Я снова качаю головой и, чтобы молодец угомонился наконец, брякнул:
- Серб.
- А, югослав! Прекрасно! - добродушно кивает незнакомец. Потом,
упираясь кулаком мне в грудь, рычит: - А теперь убирайся
подобру-поздорову!
Его тон меняется столь разительно, что я поднимаю на него удивленные
глаза, как будто мне не ясна эта команда.
- Убирайся, слышишь?.. Такие вот типы, как ты, для нашего брата все
равно что еж в штанах! За двадцать пять крон согласится пойти сюда только
такое отребье, как твоя милость. Ну-ка, марш, пока не началась кадриль!..
При иных обстоятельствах можно бы и на "кадриль" согласиться, чтобы
прощупать, чего стоит этот молодец, но, как уже говорилось, в иных
условиях я бы, наверно, находился в другом месте. А пока что я больше
всего боюсь скандала и неизбежной при всяком скандале полиции. Поэтому я
поворачиваюсь к нему спиной и, ни слова не говоря, покидаю склад.
Весь день сижу в глухом закутке пристани и жду, пока достаточно
стемнеет, чтобы можно было отправиться в обратный путь. Вполне прилично
пригревает осеннее солнце, и, развалившись на теплых камнях, я время от
времени забываюсь в дремоте. Наконец солнце скрылось, и гордость моя
смирилась настолько, что я решаюсь заглянуть на базар на Фредериксброгаде.
Неудобство этого базара в том, что он находится слишком близко к центру. А
базар богатый. Под вечер, когда торговля кончается, в местах, отведенных
для мусора, можно найти немало испорченных продуктов. Съев два
полусгнивших персика, я вооружаюсь большим кульком, чтобы набрать побольше
про запас. Делаю запасы и тут же утоляю голод. Невольно вспомнились слова
одной моей знакомой, которая не была лишена житейской мудрости: "Если
жизнь предлагает тебе зрелый плод, но с одного боку уже подгнивший, зачем
же его выбрасывать, не лучше ли, отбросив гнилое, остальное съесть?"
Совершенно верно, дорогая Дороти. В данный момент спорить с тобой не
приходится.
Наполнив до отказа и кулек, и желудок, я уже пробираюсь на соседнюю
улицу, но, выглянув из-за угла, замираю на месте и пячусь назад. Из
элегантного черного "плимута", стоящего метрах в двадцати от меня, выходят
Грейс и Сеймур и направляются в бар, над которым сияет красная неоновая
вывеска: "Техас". Сеймур, как всегда, нахмурен, а его секретарша снова
обрела прежний вид - она в темном костюме, в очках, волосы собраны в
пучок.
Сделай я еще шаг, и они бы меня заметили. К счастью, этого шага я
сделать не успел. Они входят в бар, а я бреду обратно, прижимая к груди
увесистый кулек. В общем, все в порядке. Вот только неприятный шепот
Сеймура несколько раздражает меня:
"Питаться объедками? Стыдно, Майкл! Вы предпочитаете объедки ужину в
"Техасе"?!"
"Мне это не впервой, со мной и не такое бывало, Уильям, - отвечаю. -
В нашей профессии без этого не обойтись".
"Только это уже не наша профессия, - продолжает Сеймур. - Вас
дисквалифицировали, вычеркнули из списков, прогнали, предали анафеме".
"Меня тогда вычеркнут из списков, когда я перейду к вам. А этому не
бывать. Так что катитесь, мой дорогой, ко всем чертям!" - продолжая свой
путь, мысленно шлю ему дружеское пожелание.

Обильный ужин, хотя и не в "Техасе", благотворно влияет на мой сон, и
на другой день я просыпаюсь в своем бараке довольно поздно. А то, что я
обнаруживаю в кульке еще несколько гнилых персиков и раздавленный кусочек
сыра, придает мне жизненные силы. Но особенно радует меня то, что сегодня
вторник. Опять вторник. Наконец-то!
Полный томительного безделья день подходит к концу. Два часа я
осторожно брожу по городу и в семь без трех минут выхожу на Вестерброгаде,
как всегда в это время запруженную автомобилями и пешеходами. А вот и вход
в "Тиволи". Прохожу мимо раз, другой, третий - человека в кепке и с
самолетной сумкой нет и в помине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93