Дело в том, что один уехавший в Америку приятель
прислал мне как-то в подарок несколько банок помады для волос своего
изготовления. Я бороды никогда не носил и велел своему лакею поставить эти
ненужные мне банки в кладовую. Он уместил их на окне, выходившем на
солнечную сторону.
Спустя несколько месяцев, друзья мои, вхожу я в кладовую и вижу, что
под влиянием солнечного зноя жир в банках растаял и расползся по
помещению, покрыв пол чуть не по колено. Из любопытства я обмакнул в эту
массу палец и помазал у себя под носом. Наутро, взглянув в зеркало, я
вскрикнул от изумления: на месте, к которому я прикоснулся над губой,
вырос большой и шелковистый, истинно гусарский ус.
Тогда я решил подшутить над своим цирюльником, приходившим брить меня
через день. Едва он меня побрил, я вышел в другую комнату и натер
подбородок подарком моего приятеля. Через несколько минут я вернулся к
цирюльнику и сердито указал ему на щетину, уже выступившую на выбритых
местах. Изумленный брадобрей снова повторил свою работу. Но я был
неумолим: семнадцать раз, побрившись, я выходил из комнаты и тотчас же
опять возвращался с бородой. У цирюльника окончательно притупились все
бритвы, и от усталости он едва мог двигать руками. Никогда не забуду я
этой потехи и очень сожалею, что у меня не осталось сейчас ни капли этой
чудесной помады: то-то мы позабавились бы снова!
Признаться, я после описанного случая всю помаду израсходовал на своего
пони. Он сделался длинношерстистым и курчавым, как пудель, и прохожие
очень смеялись, когда он бегал за мною, как огромная собачонка, и только
ржал, вместо того чтобы лаять. Неважно пришлось тогда лишь моему кучеру,
ухаживавшему за этим пони. На руках его, на ладонях, выросли густые и
длинные пряди волос, а когда он случайно прикоснулся к щеке, то и на ней
выросло нечто вроде пушистого хвоста, так что кучер утешился только тем,
что взял у меня расчет и стал показывать себя на ярмарках, чем и заработал
впоследствии, как я слыхал, немалую толику денег.
Если бы не поздний час, я рассказал бы вам, дорогие друзья, о
последующих приключениях с этим же литовским конем.
Но это от нас не уйдет, а пока я пожелаю вам спокойной ночи и самых
лучших сновидений. Надеюсь, что правдивые истории, услышанные вами от
меня, поспособствуют тому, чтобы сны ваши были действительно приятны.

ВЕЧЕР ТРЕТИЙ
Чокаясь с вами, друзья и приятели, я вспоминаю, как далеко от этой
мирной обстановки приходилось мне бывать и даже иногда перестаю удивляться
недоверчивым людям, которые косо поглядывают на рассказчика, хотя и не
могут сомневаться в абсолютной точности его повествований.
Можно ли сравнить окружающее меня теперь благополучие с тем далеким
временем, например, когда, попав к туркам, я вынужден был сторожить
султанских пчел. Ранним утром мне приходилось выгонять их на луг, где они
питались соками полевых цветов, а к вечеру вновь загонять их в ульи. И вот
однажды, когда начало темнеть, к ужасу своему я заметил, что в стаде моем
недостает одной пчелы. Бросившись на поиски ее, я набрел на такую сцену:
два медведя, повстречав мою пчелу, напали на нее и собирались,
по-видимому, растерзать ее, чтобы воспользоваться ее запасом меда. При мне
не было, разумеется, никакого оружия, кроме маленького серебряного топора,
являющегося отличием султанских сторожей.
С перепугу, запустив моим топориком в медведей, я прицелился слишком
высоко, и топорик, взлетев вверх, зацепился за краешек серповидной Луны и
повис на нем. Хорошо, что я вспомнил тотчас же о турецких бобах, которые в
своем росте достигают поразительной высоты. Взобравшись по стеблю такого
растущего боба, я без труда достиг края Луны, но найти мой топорик среди
этого лоснящегося отблеска пространства, признаюсь, мне было нелегко. Все
же, в конце концов, я разыскал его в куче золотистой соломы и хотел было
спуститься тем же путем вниз, когда, к ужасу своему, убедился, что стебель
боба засох и для спуска уже не годился.
Выручила, как всегда, изобретательность, не покидающая меня в
несчастьях. Я сплел веревку из соломы, прикрепил к рогу Луны и начал
спускаться. Когда веревка кончилась, я топором отрубил верхний конец ее и
привязал его к нижнему. Таким образом, то и дело обрубая и подвязывая
веревку, я оказался уже в нескольких милях от земли, когда подпорченная
этими махинациями веревка не выдержала, и я полетел на землю.
Удар был настолько силен, что я своим телом вырыл яму саженей десять в
глубину, и, чтобы выкарабкаться из нее, мне пришлось ногтями выдолбить в
земле ступени. Но все же я благополучно снял с Луны свой серебряный
топорик и вернулся к своим обязанностям без всякого урона.
Гораздо больше интереса для вас, друзья мои, представит, вероятно, мое
второе путешествие на Луну, во время которого мною сделано было много в
высшей степени любопытных научных наблюдений. Некоторые из них я
постараюсь изложить вам, так как память моя, за исключением, быть может,
самых ничтожных мелочей, сохранила их в должной неприкосновенности.
Один дальний мой родственник, назначивший меня своим наследником,
захотел проверить россказни Гулливера о людях необычайной величины и, зная
мою точность в изысканиях и записях, наметил именно меня для выполнения
этой миссии. Я лично не поклонник Гулливера, так как не люблю никаких
преувеличений, но, не имея возможности отказать почтенному моему
родственнику в его просьбе, я сел на корабль, отправляющийся в Южный
океан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12