Конечно, живой, иначе и быть не должно.
Лерметт мысленно твердил, словно заклинание: «живой, живой», – стараясь не приглядываться, точно ли грудь спасенного слегка приподымается, повинуясь дыханию, не наклоняясь, чтобы прислушаться, бьется ли сердце. Что значит – не бьется? Нет – так будет, и не когда-нибудь, а прямо сейчас!
Лерметт положил ладони на грудь замерзшего, нажал… один только раз нажал – и тут же отнял руки. Судя по тому, как грудная клетка пошла под нажимом наискось, у парня сломано ребро – а может, и не одно. Скверно. Ох, как же скверно. Этак бедолагу вместо того, чтобы спасти, убить можно. Довольно обломку ребра под нажимом вспороть легкое… не думать об этом, не думать ! Не сметь думать! Ишь, размыслился – дело делать надо, а рассусоливать после будешь.
На мраморно-белой груди распласталось сбитое набок ожерелье. На фоне этой мертвенной белизны оно казалось Лерметту неправдоподобно темным. Несколько нанизанных на шнурок отполированных деревяшек толщиной в палец, от него отходит еще один шнурок с переливчатыми камнями… нет, несколько – этакая гроздь каменных ягод на кожаном черенке. Странная штука… может, амулет на счастье? Оберег? Если и так, толку от него никакого. Во всяком случае, владельца своего он от беды не уберег. Принц до боли стиснул зубы: четыре «тигровых глаза» выглядели более живыми, чем их обладатель. Ожерелье совсем съехало на сторону; нижний камень свесился до правой подмышки. Было в этом нечто настолько неприкрыто беззащитное, уязвимое, что Лерметт отвел глаза. Он запахнул рубаху поверх ожерелья, не глядя… рубаху… а ведь и верно – одной только рубахи ну никак не достаточно. Да, но если у бедняги сломаны ребра, натягивать на него узкий майлет небезопасно. Плевать, что запасного майлета как раз и нет – Лерметт и без теплой одежды обойдется, не его ведь из-под снега выкопали – но лишний раз тормошить человека с переломанными ребрами не стоит.
Подумав немного, принц отшнуровал рукава от своего майлета и натянул на холодные бесчувственные руки… не ахти что, конечно, а все же лучше, чем ничего. А теперь еще и в одеяло завернуть поплотнее… вот так, и плащом сверху укрыть для верности… эй, Лерметт – да что такое на тебя вдруг нашло? А ну-ка пошевеливайся!
Отчего-то при виде беспомощно свесившегося ожерелья на принца разом навалилась усталость. Усталость и… пожалуй, безнадежность. Именно теперь он всем своим существом ощутил, как хрупка жизнь… и что он может противопоставить всевластию гибели, какие такие усилия? Мертвых не воскресить… да, но кто сказал, что этот парень мертв?
Управившись с одеялом, принц протянул руку к покрытому кровавым инеем лицу… да, щеки ему растереть тоже не получится. Левая щека располосована от глаза и до подбородка. Темная прядь окровавленных волос примерзла к виску самым нелепым образом – вот только теперь и оттаяла. Лерметт безотчетно откинул волосы с лица бедолаги – и замер, пораженный. Нет, ну как же несчастного парня лавина вертела, если ухо у него выкручено кверх тормашками?!
Для ошалевшего от усталости и внезапного прилива отчаяния Лерметта перевернутое ухо оказалось последним, что он мог ожидать увидеть. Не веря собственным глазам, а заодно и собственному рассудку, он коснулся этого уха непонятно зачем – не затем же, чтобы крутануть его в обратную сторону, право слово! Однако именно это он и сделал. И лишь тогда сообразил, что к чему.
Нет, ухо вовсе не торчало мочкой кверху. Она располагалась, где и следует – снизу, маленькая и округлая. А вот то, что Лерметт за нее принял, этакое легкое заострение сверху… ну да, принц был об эльфах наслышан, он читал о них, он неплохо знал по-эльфийски – собственно говоря, именно к эльфам он и направлялся! Но до сих пор ему ни разу не доводилось видеть во плоти ни одного эльфа – а уж тем более уши его разглядывать. Строго говоря, именовать эльфов остроухими значит здорово преувеличивать. Не такие уж эти самые уши, оказывается, и острые. Ухо как ухо. Только на ощупь ну совсем ледяное.
Принц выпустил из пальцев заостренное сверху ухо и медленно сел на пол рядом с телом эльфа. Кончено. Теперь уж наверняка все кончено. Если кого после всяких растираний еще и за ухо крутанули со всей дури, а он даже не вздрогнул… значит, он не может быть живым. Кем бы ни был этот незнакомый эльф, он мертв. Окончательно и бесповоротно мертв.
Все было напрасно…
И тут ресницы окончательно и бесповоротно, по мнению принца, мертвого эльфа дрогнули, он моргнул, открыл огромные, неправдоподобно зеленые глаза и глубоко вздохнул.
– Живой? – ахнул Лерметт. – Все-таки живой?!
Он и сам понимал, что вопрос его звучит глупейшим образом – ведь покойники не моргают и тем более не дышат, даже и эльфы – но ничего не мог с собой поделать. Он ведь уже и надеяться перестал, что ему удастся отогреть замерзшего эльфа. Просто нельзя было не попытаться… а эльф ожил, и от изумления всевозможные глупости так и лезли на язык. Пожалуй, не было на свете такой глупости, которую Лерметт сейчас на радостях не мог бы ляпнуть или сотворить.
– Кто ты такой? – принц продолжал забрасывать эльфа дурацкими вопросами. – Как тебя зовут? Откуда ты здесь взялся? Что ты тут делаешь?
Едва ли он ждал ответа: трудно предположить, что белое, как снег, существо, у которого еще лед со щек не стаял, найдет в себе силы распинаться о своих намерениях и декламировать родословную. Эльф, однако, ответил, хоть и на своем родном наречии – и опять же трудно ожидать, что он сможет изъясняться на любом другом. Нет, если бы Лерметта вытащили из сугроба, а потом, едва одеялом укутав, принялись выспрашивать, навряд ли он сумел бы продемонстрировать знание языков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16