Теперь и мы тоже стряхнули с себя сон и протиснулись поближе.
- Эй ты, морковка, почему не выйдет? - спросил Катчинский.
- Да потому, что восемьдесят - это не сто пятьдесят!
- А вот мы тебе покажем, как это сделать - проворчал Мюллер.
- Суп получите, так и быть, а хлеб и колбасу выдам только на во-
семьдесят, - продолжал упорствовать Помидор.
Катчинский вышел из себя:
- Послать бы тебя самого разок на передовую! Ты получил продукты не
на восемьдесят человек, а на вторую роту, баста. И ты их выдашь! Вторая
рота - это мы.
Мы взяли Помидора в оборот. Все его недолюбливали: уже не раз по его
вине обед или ужин попадал к нам в окопы остывшим, с большим опозданием,
так как при самом пустяковом огне он не решался подъехать со своим кот-
лом поближе, и нашим подносчикам пищи приходилось ползти гораздо дальше,
чем их собратьям из других рот. Вот Бульке из первой роты, тот был куда
лучше. Он, хоть и был жирным как хомяк, но уж если надо было, то тащил
свою кухню почти до самой передовой.
Мы были настроены очень воинственно, и наверно дело дошло бы до дра-
ки, если бы на месте происшествия не появился командир роты. Узнав, о
чем мы спорим, он сказал только:
- Да, вчера у нас были большие потери...
Затем он заглянул в котел:
- А фасоль, кажется, неплохая.
Помидор кивнул:
- Со смальцем и с говядиной.
Лейтенант посмотрел на нас. Он понял, о чем мы думаем. Он вообще мно-
гое понимал, - ведь он сам вышел из нашей среды: в роту он пришел ун-
тер-офицером. Он еще раз приподнял крышку котла и понюхал. Уходя, он
сказал:
- Принесите и мне тарелочку. А порции раздать на всех. Зачем добру
пропадать.
Физиономия Помидора приняла глупое выражение. Тьяден приплясывал вок-
руг него:
- Ничего, тебя от этого не убудет! Воображает, будто он ведает всей
интендантской службой. А теперь начинай, старая крыса, да смотри не
просчитайся!..
- Сгинь, висельник! - прошипел Помидор. Он готов был лопнуть от злос-
ти; все происшедшее не укладывалось в его голове, он не понимал, что
творится на белом свете. И как будто желая показать, что теперь ему все
едино, он сам роздал еще по полфунта искусственного меду на брата.
День сегодня и в самом деле выдался хороший. Даже почта пришла; почти
каждый получил по нескольку писем и газет. Теперь мы не спеша бредем на
луг за бараками. Кропп несет под мышкой круглую крышку от бочки с марга-
рином.
На правом краю луга выстроена большая солдатская уборная - добротно
срубленное строение под крышей. Впрочем, она представляет интерес разве
что для новобранцев, которые еще не научились из всего извлекать пользу.
Для себя мы ищем кое-что получше. Дело в том, что на лугу там и сям сто-
ят одиночные кабины, предназначенные для той же цели. Это четыреху-
гольные ящики, опрятные, сплошь сколоченные из досок, закрытые со всех
сторон, с великолепным, очень удобным сиденьем. Сбоку у них есть ручки,
так что кабины можно переносить.
Мы сдвигаем три кабины вместе, ставим их в кружок и неторопливо рас-
саживаемся. Раньше чем через два часа мы со своих мест не поднимемся.
Я до сих пор помню, как стеснялись мы на первых порах, когда новоб-
ранцами жили в казармах и нам впервые пришлось пользоваться общей убор-
ной. Дверей там нет, двадцать человек сидят рядком, как в трамвае. Их
можно окинуть одним взглядом, - ведь солдат всегда должен быть под наб-
людением.
С тех пор мы научились преодолевать не только свою стыдливость, но и
многое другое. Со временем мы привыкли еще и не к таким вещам.
Здесь, на свежем воздухе, это занятие доставляет нам истинное наслаж-
дение. Не знаю, почему мы раньше стеснялись говорить об этих отправлени-
ях, - ведь они так же естественны, как еда и питье. Быть может, о них и
не стоило бы особенно распространяться, если бы они не играли в нашей
жизни столь существенную роль и если их естественность не была бы для
нас в новинку, - именно для нас, потому что для других она всегда была
очевидной истиной.
Для солдата желудок и пищеварение составляют особую сферу, которая
ему ближе, чем всем остальным людям. Его словарный запас на три четверти
заимствован из этой сферы, и именно здесь солдат находит те краски, с
помощью которых он умеет так сочно и самобытно выразить и величайшую ра-
дость и глубочайшее возмущение. Ни на каком другом наречии нельзя выра-
зиться более кратко и ясно. Когда мы вернемся домой, наши домашние и на-
ши учителя будут здорово удивлены, но что поделаешь, - здесь на этом
языке говорят все.
Для нас все эти функции организма вновь приобрели свой невинный ха-
рактер в силу того, что мы поневоле отправляем их публично. Более того:
мы настолько отвыкли видеть, в этом нечто зазорное, что возможность
справить свои дела в уютной обстановке расценивается у нас, я бы сказал,
так же высоко, как красиво проведенная комбинация в скате [1] с верными
шансами на выигрыш. Недаром в немецком языке возникло выражение "новости
из отхожих мест", которым обозначают всякого рода болтовню; где же еще
поболтать солдату, как не в этих уголках, которые заменяют ему его тра-
диционное место за столиком в пивной?
Сейчас мы чувствуем себя лучше, чем в самом комфортабельном туалете с
белыми кафельными стенками. Там может быть чисто, - и только; здесь же
просто хорошо.
Удивительно бездумные часы... Над нами синее небо. На горизонте по-
висли ярко освещенные желтые аэростаты и белые облачка - разрывы зенит-
ных снарядов. Порой они взлетают высоким снопом, - это зенитчики охотят-
ся за аэропланом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11