Там и происходило обучение.
Большинство добровольцев принадлежали к беднейшей части
населения -- мелким плантаторам и скваттерам, которые жили на
окраинах болот и едва сводили концы с концами, существуя на
скромный заработок, добываемый ими с помощью топоров и
винтовок. Среди них был и старый Хикмэн. Я удивился, узнав, что
в отряд записались такие "достойные личности", как Спенс и
Уильямс. Последних двух я решил взять под особое наблюдение, но
держаться от них подальше.
Многие из рядовых принадлежали к аристократическим кругам.
Угроза войны нависла над всеми и объединила всех. Офицерами
были обычно богатые и влиятельные плантаторы. Впрочем, в
результате столь демократических выборов среди офицеров
оказались и такие, которые были слабо подготовлены к тому,
чтобы носить эполеты. Некоторые из этих джентльменов были в
более высоких чинах, чем я и Галлахер. Полковников и майоров
оказалось почти столько же, сколько и простых солдат. Но все
они были обязаны подчиняться нам. В военное время часто
случается, что лейтенант регулярной армии или даже младший
офицер оказывается начальником полковника народного ополчения.
Среди них встречались очень своеобразные люди, которые раньше
"тянули лямку" в Уэст-Пойнте или имели за плечами месяцы
военной службы под начальством "старого Хикори". Они считали
себя специалистами в военном искусстве. И с ними было не так-то
легко иметь дело. По временам Галлахеру приходилось призывать
на помощь всю свою волю, чтобы доказать, что командует в Суони
именно он. Репутация моего друга -- отчаянного рубаки и
дуэлиста -- так же утверждала его авторитет, как и поручение,
которое он привез с собой из главного штаба.
А в остальном мы жили с нашими добровольцами довольно
мирно. Большинство из них стремились изучить военное дело и
охотно подчинялись нашим указаниям. В шампанском, виски и
сигарах недостатка не было, многие окрестные плантаторы
оказались очень гостеприимными хозяевами. И если бы мы с
Галлахером были склонны к развлечениям и выпивке, то, пожалуй,
нигде бы не нашли лучших условий. Но мы не слишком поддавались
таким соблазнам и благодаря этому пользовались уважением, что
значительно облегчало нам исполнение наших обязанностей. Вообще
нашу новую жизнь нельзя было бы назвать неприятной, если бы...
не мои домашние нелады. Мой дом теперь -- тут-то и была вся
беда! -- уже больше не был для меня родным домом.
Глава LVI. ТАИНСТВЕННЫЕ ПЕРЕМЕНЫ
Прошло несколько дней, и я заметил внезапную перемену в
поведении Галлахера; это относилось не ко мне и не к матери, а
к Виргинии.
Я впервые обратил на это внимание через день после
объяснения с ней; ее отношение к нему тоже изменилось.
Ледяная вежливость между ними словно растаяла, и прежняя
задушевная дружба воскресла. Они снова вместе играли, пели,
смеялись, читали книжки и болтали о пустяках, как и раньше.
"Ему-то легко все это забыть, -- думал я, -- он только
друг и, конечно, не может испытывать такие же чувства, как
брат. Что ему за дело до того, с кем она тайно встречается?
Какое ему дело до того, что Виргиния поступает вразрез с
нормами общепринятого поведения? Ему приятно ее общество, ее
милое обращение заставило его отбросить все подозрения, и
поэтому он забыл, простил или нашел какое-нибудь подходящее
объяснение ее поведению". Мне казалось, что он стал более
холоден со мной, тогда как ей полностью вернул свое доверие и
дружбу.
Сначала я был удивлен этой новой фазой отношений в нашем
семейном кругу, а потом просто стал в тупик. Я был слишком горд
и слишком уязвлен, чтобы потребовать у Галлахера объяснений, а
сам он не считал нужным объясниться со мной, и я вынужден был
оставаться в неведении. Я заметил, что и мать удивлена такой
переменой и относится к ней несколько подозрительно. Я понимал
ее. Она боялась, как бы блестящий военный, который, впрочем, не
имел никакого состояния, кроме своего офицерского жалованья, не
увлек Виргинию. А вдруг она изберет его себе в мужья! Конечно,
мать мечтала о совсем другом муже для Виргинии. Она не могла
спокойно примириться с тем, что ее дочь избрала себе такую
судьбу, и ревнивым оком взирала на близость молодых людей.
Я был бы рад, если бы ее подозрения оказались
основательными, и счастлив, если бы сестра остановила свой
выбор на моем друге. Я был бы рад, если бы мой друг назвал меня
братом, и не возражал бы против их брака, хотя у Галлахера и не
было состояния.
Но мне и в голову не приходило, что между ними могло быть
нечто большее, чем старая дружба. Любовь проявляется совсем
иначе. Если речь шла о капитане Галлахере, то я мог заверить
мать, что ей не о чем беспокоиться.
Однако посторонние могли принять их за влюбленных.
Галлахер почти не расставался с сестрой: они вместе проводили
половину дня и засиживались до поздней ночи, вместе ездили в
лес и надолго куда-то исчезали из дому. Я заметил, что мой
товарищ все больше стал тяготиться моим обществом. Удивительнее
всего то, что и охота больше не увлекала его. Он стал
пренебрегать службой, и если бы "лейтенант" не лез из кожи, то
вряд ли наш отряд чему-нибудь бы научился.
Дни шли, и я заметил, что Галлахер помрачнел. Когда сестры
не было, он становился задумчивым. Все теперь было по-иному. Он
действительно походил на влюбленного. Он вздрагивал, когда
слышал ее голос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133