Все было тихо, серьезно и многозначительно. Все говорило о болезни в доме.
Так оно и было. И болезнь очень серьезная – предвестница смерти.
Сэр Джордж Вернон умирал.
Это была его старая болезнь, которую так легко подхватить в тропическом климате – и на востоке, и на западе.
А баронет много времени провел и там и там; часть жизни он служил в Индии.
Болезнь длилась долго. Теперь ее объявили неизлечимой. По настоятельной просьбе больного врачи сообщили ему правду и предупредили, чтобы он готовился к смерти.
Последняя поездка по континенту, которую он совершил с дочерью, окончательно подорвала его силы; и вот он снова дома и настолько ослабел, что не может ходить даже по мягким газонам своего прекрасного парка.
Большую часть дня он проводил на диване в библиотеке, лежал опираясь на подушки.
Он уехал за море с Бланш, надеясь избавить ее от гибельной страсти, в которой она созналась и которая с тех пор постоянно его тревожила.
Насколько он в этом преуспел, можно было понять по печальному лицу дочери, которое некогда было таким цветущим и жизнерадостным; по бледности ее щек, когда-то розовым, как лепестки цветка; по ее вздохам, которые она с трудом сдерживала; и главное – по разговору, который произошел у нее с отцом вскоре после возвращения из этого последнего в его жизни путешествия.
Сэр Джордж, как обычно, лежал в библиотеке; диван передвинули к окну, чтобы он мог наслаждаться красотой великолепного заката: окно выходило на запад.
Бланш сидела с ним рядом; оба молчали. Поправив его подушки, она села в ногах на диван; как и он, она смотрела на закат, окрасивший облака в алый, пурпурный и золотой цвета.
Была середина зимы; но в рощах Вернон Парка это было незаметно. Листва здесь никогда не опадает, газоны вечно зеленеют, и поэтому окружающая поместье территория постоянно живет весной.
Повсюду весеннее птичье пение, на высоких деревьях кричат зяблики, из ветвей лавров и вечнозеленой калины доносятся голоса дроздов, и малиновка под окном поет свою простую песенку.
Тут и там от дерева к дереву перелетают фазаны, заметные по своему яркому оперению; выбегает из норы в лощине заяц. Дальше на пастбищах видны гладкие коровы, которых охраняют самцы; все спокойно пасутся. Прекрасная картина; особенно прекрасной должна она казаться взгляду владельца.
Однако сэр Джордж, который, возможно, смотрит на все это в последний раз, словно ничего не видит. Мысли его полны горечи и тревоги.
Он задает себе вопрос: кто будет его наследником, кто продолжит его славный древний род?
Наследницей будет его дочь Бланш – поскольку у него нет ни сына, ни других детей; и наследственный майорат заканчивается вместе с ним.
Но Бланш может недолго носить его имя; какое же имя она примет? Чей герб будет изображен поверх герба Вернонов?
Сэр Роджер думает о Скадаморе; он давно о нем думает, он надеялся и хотел этого союза; но теперь, когда к нему приближается смерть, он очень сомневается в осуществимости такого объединения гербов.
Раньше и до самого последнего времени он считал это объединение вполне возможным. Думал о том, как его осуществить. Намекал Бланш на то что может заставить ее повиноваться. Однако он обнаружил, что все его усилия тщетны; и именно об этом он сейчас думал. Все равно что приказать солнцу перестать садиться, или быку отказаться от своего великолепия, и птицам – от их негромкой красоты. Можно смягчить антипатию, но нельзя уничтожить ее окончательно. Как ни послушна его дочь, отцовской власти и всех сил земли не хватит, чтобы заставить ее преодолеть антипатию к ее кузену Скадамору.
И никакими силами не удастся заставить Бланш забыть о капитане Мейнарде. Его образ по-прежнему у нее в сердце, такой же яркий, как при первой встрече, такой же свежий, как в тот час, когда они стояли в тени гималайского кедра. Отец знал это. А если бы и не знал, подсказали бы ее щеки, которые с каждым днем становились все бледнее. Но он знал или подозревал; и теперь настало время убедиться.
– Бланш! – сказал он, поворачиваясь и нежно глядя ей в лицо.
– Да, отец? – Она произнесла это вопросительно, думая, что больному что-то нужно. Но вздрогнула, увидев его взгляд. В нем что-то гораздо большее.
– Дочь моя, – сказал сэр Джордж, – скоро меня с тобой не будет.
– Дорогой отец, не говори так!
– Это правда, Бланш. Врачи говорят, что я умираю; я и сам это знаю.
– О отец, дорогой отец! – воскликнула она, вскакивая, опускаясь на колени перед диваном и закрывая лицо прядями волос и руками.
– Не плачь, дитя мое! Как это ни больно, но тут ничего не поделаешь. Такова судьба всего живого в мире; я не могу быть исключением. Это всего лишь переход в лучший мир, где с нами Бог и где, как нам говорят, нет больше слез. Возьми себя в руки. Садись и слушай: я должен тебе кое-что сказать.
Она, всхлипывая, повиновалась. Сердце ее готово было разорваться.
– Когда я умру, – продолжал он, дождавшись, когда она слегка успокоится, – ты, дочь моя, унаследуешь все поместье. С сожалением должен сказать, что оно заложено. Тем не менее, когда будут выплачены все долги, останется значительная сумма – достаточная, чтобы обеспечить тебе жизнь, к которой ты привыкла.
– О, отец! Не говори о таких вещах. Ты причиняешь мне боль!
– Но я должен, Бланш, должен. Ты должна все это знать, а я должен знать…
Что он должен знать? Он помолчал, словно не решаясь продолжать.
– Что, папа? – спросила она, вопросительно глядя ему в лицо; краска на лице свидетельствовала, что она догадывается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110