И не речи Роузвельдта, который стоял рядом и непрерывно извергал революционные идеи, из-за которых графу пришлось столько страдать.
Изменение было вызвано совсем другой причиной, возможно, единственной, способной привести к такой трансформации.
«Un clavo saca otro clavo» говорят испанцы, народ, богаче всех остальных пословицами. «Один гвоздь загоняет другой». Прекрасное лицо можно забыть, только если увидишь еще более прекрасное.
Этим объясняется перемена в капитане Мейнарде.
Повернувшись, чтобы спуститься вниз, он увидел такое удивительно прекрасное лицо, что сразу отказался от своего намерения и задержался на палубе.
И менее чем через десять минут влюбился в девочку !
Некоторым это покажется невозможным; может быть, скажут, что это неестественно.
Тем не менее это правда: ибо мы описываем истинное происшестве.
Когда Мейнард посмотрел в сторону немногих пассажиров, оставшихся на палубе – большинство из них смотрели на землю, которую покидали, – он увидел один устремленный на себя взгляд. Вначале он прочел в нем только выражение простого любопытства; и с тем же самым чувством ответил на этот взгляд.
Он увидел девочку с великолепными золотыми волосами – и решился на второй взгляд. Вторично он уже смотрел, как смотрят на что-то редкое и превосходное в своем роде.
Перейдя от волос к глазам, он увидел в них странное удивленное выражение, какое бывает в глазах газели или олененка, когда те смотрят на посетителей зоопарка.
Будь взгляд мимолетным, Мейнард мог бы забыть о нем.
Но девочка продолжала смотреть на него, не обращая внимания на окружающее.
Так продолжалось до тех пор, пока человек с благородной внешностью, седовласый, с отеческим выражением, не подошел, взял ее за руку и увел вниз.
Дойдя до начала лестницы, девочка оглянулась все с тем же недоумевающим выражением; и вторично оглянулась, когда ее прекрасное лицо с золотыми волосами исчезало внизу, под палубой.
– Что с вами, Мейнард? – спросил граф, видя, что товарищ неожиданно стал задумчив. – Судя по тому, как вы смотрите на эту девочку, можно подумать, что она ваша.
– Мой дорогой граф, – очень серьезно и искренне ответил Мейнард, – прошу вас не смейтесь надо мной. Вы сразу угадали мое желание.
– Какое желание?
– Чтобы она стала моей?
– В каком качестве?
– Как моя жена.
– Жена! Девочка, которой нет еще четырнадцати! Cher capitain (Дорогой капитан, фр. – Прим. перев.)! Вы становитесь турком! Такие мысли не пристали предводителю революционеров. К тому же вы пообещали, что у вас не будет иной возлюбленной, кроме сабли. Ха-ха-ха! Как быстро забыли вы наяду из Ньюпорта!
– Признаюсь. Я рад, что оказался способен на это. То было совсем другое. Не настоящая любовь, но только… ну, неважно. То, что я чувствую сейчас… не смейтесь надо мной, Роузвельдт. Уверяю вас, я говорю серьезно. Этот ребенок вызвал у меня чувство, какого я никогда не испытывал. Девочка словно просветила меня насквозь, до самой глубины души. Это может быть судьба, предназначение – называйте, как хотите. Но клянусь жизнью, Роузвельдт, у меня предчувствие: она будет моей женой!
– Если такова ее и ваша судьба, – ответил Роузвельдт, – не думайте, что я буду препятствововать ее осуществлению. Она кажется дочерью джентльмена, хотя должен признаться, что его внешность мне не понравилась. Он напоминает мне тот класс, с которым мы боремся. Но это неважно. Девочка – еще ребенок; и прежде чем она будет готова стать вашей женой, вся Европа может стать республикой, а вы – ее президентом! А теперь, cher capitain, идемте вниз, иначе стюард припрячет наши гаванские сигары; что мы тогда будем курить во время путешествия?
От чувств к сигарам – какая резкая перемена!
Но Мейнард не был романтическим мечтателем; соглавшись на просьбу спутника, он спустился в кают-компанию, чтобы присмотреть за своими чемоданами.

Глава XXI
Недолгое торжество

Пока герой С. отправился на поиски новой славы за море, его герб едва не покрылся позором в землях оставленных!
Когда его имя с криками торжества произносилось в Нью-Йорке, в тихих кругах Ньюпорта оно звучало с оттенком презрения.
Многие соединяли его со словом «трус».
Мистер Свинтон наслаждался своим триумфом.
Но торжество его длилось недолго; хотя достаточно, чтобы этот искусный карточный игрок сорвал крупный куш.
Благодаря репутации, заслуженной фальшивым вызовом, с помощью Луиса Лукаса он вскоре обнаружил несколько тех самых жирных голубей, в поисках которых пересек Атлантику.
Голуби оказались не такие жирные, как он ожидал. Тем не менее он выиграл достаточно, чтобы не браться за вожжи наемного экипажа, а прекрасной Франс – за каток для глажки белья.
Для уволенного гвардейца, превратившегося в шулера, начиналось как будто золотое время. Однако ожидания были слишком радужными, чтобы оправдаться, и вскоре его слава стала омрачаться подозрениями; а его соперник постепенно освобождался от тени, на время упавшей на его имя.
Через несколько дней после отъезда Мейнарда в Нью-Йорк стала известна причина его поспешности. Объяснение представили нью-йоркские газеты. Мейнард был избран руководителем так называемой «немецкой экспедиции» и ответил на призыв.
Как ни почетна была эта причина, она не извиняла его в глазах некоторых, знакомых с его поведением в деле со Свинтоном. Он нанес англичанину очень серьезное оскорбление и в любом случае должен был остаться, чтобы дать ему удовлетворение.
Но газеты сообщали, что он в Нью-Йорке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110