И почти мгновенно уснула.
В таком виде находилось трио, когда исследователь, обнаружив, что продвижение вперед невозможно, повернул назад вдоль утесов. Молчание заставило его считать, что купавшиеся ушли.
Некоторое время это молчание продолжалось. Корнелия рисовала с большим усердием. Сцена была вполне достойна ее карандаша: три фигуры в том положении, в котором они оказались, представляли собой интересную картину. Девушка собиралась запечатлеть на память эту оригинальную сцену: хотя молодые леди иногда ускользали в одинокие места, такие экспедиции требовали определенной смелости.
Сидя на камне настолько далеко от прилива, сколько позволяли волны, Корнелия рисовала свою кузину, сидящую спиной к стене утеса, и темнокожую служанку с головой в тюрбане, которая вытянулась на берегу. Покрытый трещинами утес и расположенный под ним грот; темные нависающие скалы и круто уходящая вверх расселина – стороны этой расселины покрыты вьюнками и фантастической формы кустами – все это должно должно было появиться на рисунке.
Девушка заканчивала рисунок, когда ее кузина издала восклицание.
Джули уже некоторое время быстро перелистывала книгу – либо в нетерпении, либо в разочаровании ее содержанием.
Временами она останавливалась, прочитывала несколько строк и двигалась дальше, словно искала чего-нибудь получше.
Наконец она бросила том на песок и воскликнула:
– Вздор!
– Кто?
– Теннисон.
– Ты, конечно, шутишь? Божественный Теннисон – поэт поэтов нашего века!
– Поэт века! Такого нет!
– Что? А Лонгфелло?
– То же самое. Американское издание, разбавленное, если только такое возможно. Поэты называется! Рифмоплеты, создатели мелких мыслей в длинных гекзаметрах. У обоих нет ничего, что вызвало бы малейшую эмоцию!
– Ты сурова, кузина. А как же ты объяснишь их всемирную популярность? Разве это не доказательство, что они подлинные поэты?
– А было ли это доказательством в случае с Саути? Бедный обманутый Саути, считавший себя выше Байрона! И мир разделял его веру – по крайней мере половина мира, пока он был жив! В наши дни такой стихоплет едва ли заслужил бы право быть напечатанным.
– Но Лонгфелло и Теннисон заслужили такое право.
– Это верно; вместе с всемирной популярностью, как ты говоришь. Все это легко объяснить.
– Как?
– Потому что они случайно появились после Байрона – сразу после него.
– Не понимаю тебя, кузина.
– Ничего не может быть яснее. Байрон опьянил мир своим божественным творчеством. Его совершенные стихи для души то же самое, что вино для тела; они вызывали дрожь возбуждения, подлинный пир интеллектуального наслаждения. Подобно всем иным крайностям, за ними последовал период нервного отупения, который требует пилюли и глотка выпивки. Нужна полынная водка или настой ромашки; и все это предоставили Альфред Теннисон, поэт-лауреат королевы Великобритании, и Генри Водсворт Лонгфелло, любимец сентиментальных очкастых молодых леди Бостона. За поэтической бурей последовал период прозаического спокойствия, который длится уже сорок лет, нарушаемый только писком этой пары рифмоплетов.
– Четыре черненьких чумазеньких чертенка чертили черными чернилами чертеж! – со смехом сказала Корнелия.
– Да! – воскликнула Джули, раздраженная равнодушием кузины. – Именно такая жалкая игра слов, такое слабое воображение и ничтожные мысли исходят из их опустошенного сознания и вкладываются в стихи. И именно с их помощью эти рифмоплеты приобрели всемирную популярность, о которой ты говоришь. Долой таких претендентов на звание поэта! Вот чего они заслуживают.
Она подняла ногу и презрительно наступила на бедного Теннисона, погрузив том его стихотворений в песок.
– О, Джули, ты испортишь книгу!
– Тут нечего портить. Напрасная трата бумаги и типографской краски. В любой из этих красивых водорослей, что лежат на песке, больше поэзии, – гораздо больше, чем в миллиарде подобных томов. Пускай лежит!
Последние слова были адресованы Кезии, которая, придя в себя от сна, наклонилась, чтобы подобрать растоптанную книгу.
В этот момент Корнелия встала – не из-за слов кузины, а просто потому, что волны Атлантики добрались до ее юбок. Она стояла, а морская вода капала с ее одежды.
Художница была недовольна этой помехой: рисунок еще не закончен; а перемена места изменяет перспективу.
– Неважно, – сказала она, закрывая альбом, – можно снова прийти сюда завтра. Ты ведь пойдешь со мной, Джули?
– И ради себя тоже, мисс. Это маленькое купание – как раз то, что нужно. Я не испытывала такого наслаждения с тех пор, как мы высадились на этом острове … острове Эквиднек. Мне кажется, таково его древнее название. Пошли отсюда. Сегодня для разнообразия я пообедаю с аппетитом.
Кезия выжала купальные костюмы и сложила их; все трое приготовились уходить.
Теннисон остался лежать на песке; его презрительный критик не позволил поднять книгу.
Девушки решили возвращаться в отель той же расселиной, по которой пришли сюда: другого пути они не знали.
Но, добравшись до выступающего камня, ограждавшего маленький пляж от остальной части берега, они неожиданно остановились.
Тропы, по которой они пришли сюда, больше не было: они слишком долго оставались в пещере, и прилив отрезал им дорогу назад.
Вода достигала в глубину всего нескольких футов; и, будь она спокойной, они могли бы перебраться вброд. Но прилив создал такое сильное течение, которое вполне могло сбить с ног.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110