Но в настоящий момент искупление грехов было у него на первом месте.Время истекало, батарея в его компьютере садилась. Очень скоро ему придется переключиться на магнитофон. А Финн определено предпочитал писать – слова словно сами текли от мыслей к его пальцам.Он бросил взгляд за окно. Черное небо опять и опять вспарывалось копьями молний. Копья богов – не а, решил он и стер фразу. Слишком банально. Поле битвы: природа против человеческой технологии. Звуки совершенно как на войне, размышлял Финн. Молитвы, плач, стоны, иногда чей-нибудь истерический смех. Он уже слышал все это раньше, в траншеях. И раскаты грома, от которых самолет содрогался будто игрушка.Он использовал последние мгновения умиравшей батареи, чтобы обыграть этот образ.Закончив печатать, Финн спрятал диск и компьютер в тяжелый металлический кейс. Надо надеяться на лучшее, рассуждал репортер, доставая диктофон из портфеля. Ему слишком часто приходилось видеть последствия авиакатастроф, поэтому он знал, что только по чистой случайности репортаж может уцелеть.– Пятнадцатое мая, центральное время семь ноль две, – начитывал Финн на диктофон. – Мы на борту рейса 1129, приближаемся к аэропорту О'Хейр, хотя огней совершенно не видно из-за шторма. Примерно двадцать минут назад в левый двигатель ударила молния. И по тому, что я сумел выжать из стюардессы первого салона, у нас какие-то неполадки с радаром, возможно, тоже из-за шторма. На борту двести пятьдесят два пассажира и двенадцать человек команды.– Ты сумасшедший. – Мужчина, сидевший рядом с Финном, наконец поднял голову от колен. Его блестевшее от испарины лицо было бледно-зеленого цвета. Изысканный великосветский английский несколько пострадал под влиянием ужаса и скотча. – Мы, может быть, подохнем через несколько минут, а ты записываешься на эту чертову машинку.– С таким же успехом мы можем остаться в живых. Так или иначе, это новости. – Чувствуя симпатию к соседу, Финн вытащил платок из заднего кармана джинсов. – Вот, пожалуйста.– Спасибо. – С трудом выговаривая слова, мужчина промокнул лицо. Самолет опять вздрогнул, и он слабо откинул голову на спинку сиденья, закрыл глаза. – У тебя в жилах, наверное, ледяная вода вместо крови.Финн только улыбнулся. Кровь его отнюдь не была ледяной – она была горячей, бурляще горячей, но не имело смысла объяснять это неспециалисту. Не то чтобы он не боялся или как-то особенно верил в судьбу. Но, как у любого репортера, у него было слишком одностороннее восприятие действительности. Его магнитофон, блокнот, «лэп-топ» были при нем. Щит и доспехи, создававшие иллюзию несокрушимости.Почему же еще оператор продолжает снимать, когда над ним свистят пули? Почему репортер тычет микрофон в лицо психопату или мчится в здание, в которое подложена бомба? Потому, что они облачены в доспехи «четвертой власти»!Или, может быть, с усмешкой подумал Финн, они просто сумасшедшие.– Эй! – Он подвинулся в кресле и протянул к соседу диктофон. – Хочешь, я возьму у тебя последнее в жизни интервью?Тот открыл покрасневшие глаза. Он увидел мужчину всего на несколько лет моложе его самого, с чистой, светлой кожей. На щеках и подбородке лежали тени от пробивавшейся щетины цветом чуть темнее растрепанной гривы вьющихся бронзовых волос, падавших на воротник кожаной военной куртки. Острые, угловатые черты скрашивала приветливая улыбка, обнажавшая слева кривой клык. От улыбки у него на щеках появлялись ямочки, но с ними лицо казалось не мягче, а, наоборот, только жестче. Словно это были выбоины на камне.Но основное внимание привлекали глаза. Как раз теперь они казались глубокими и дымчато-синими, как озеро в клубах тумана. Во взгляде были любопытство, безрассудство и полное отсутствие самомнения.Англичанин издал какой-то горловой звук и, сам потрясенный, понял, что это был смех.– Мать твою так! – проговорил он, улыбаясь Финну в ответ.– Даже если сейчас и мат сойдет, то не думаю, что они пустят это в эфир. Стандарты цензуры. Это ваша первая поездка в Штаты?– Боже, да ты и в самом деле сумасшедший, – изумился сосед, но его страх явно стал слабее. – Нет, я летаю сюда примерно два раза в год.– Что вы сделаете прежде всего, если мы сядем, не развалившись на куски?– Позвоню жене. Мы с ней поругались перед отъездом. Из-за глупостей. – Он опять вытер липкое лицо. – Я хочу поговорить с женой и ребятишками.Самолет терял высоту. Заглушаемое криками и плачем радио протрещало:– Дамы и господа, пожалуйста, оставайтесь на своих местах, пристегните ремни. Самолет идет на посадку. Для своей собственной безопасности прижмите, пожалуйста, голову к коленям, а руками крепко обхватите лодыжки. Сразу после приземления мы начнем срочную эвакуацию пассажиров.Если нас не придется сгребать скребками, мысленно добавил Финн. В его памяти некстати всплыла картина крушения 103-го рейса «Пан-Америкэн», развалившегося на куски над Шотландией. Он слишком хорошо помнил то зрелище, тот запах и что чувствовал он сам, передавая свой репортаж.И, словно предчувствуя неизбежное, он подумал: интересно, кто будет стоять перед кучей искореженного, дымящегося металла и рассказывать миру о судьбе рейса 1129?– Как зовут вашу жену? – спросил Финн, наклоняясь вперед.– Анна.– Детей?– Брэд и Сьюзан. О Боже, Боже мой, я не хочу умирать!– Думайте об Анне, Брэде и Сьюзан, – посоветовал ему Финн. – Не выпускайте их из головы. Это поможет. – Он хладнокровно изучал кельтский крест, вывалившийся из-под свитера и теперь плясавший на цепочке. Ему тоже было о ком думать. Он взял крестик в кулак, крепко сжал его. – Семь ноль девять, центральное время.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25